– Вы пришли за трупом? – с издевкой спросил кто то, и комиссар даже отпрянул.
Голос доносился со стороны камина – около него, в глубоком кресле, сидел высохший старик. Ноги его были закутаны пледом.
– Снимайте пальто. Я очень люблю тепло, а вы здесь долго не вытерпите.
И в самом деле: старик держал каминные щипцы, которыми он орудовал, умудряясь извлекать из поленьев яркое пламя.
– А я то думал, что с моих времен полиция усовершенствовалась и научилась остерегаться свидетельских показаний детей. Дети и девушки – вот самые опасные свидетели, и
когда я был судьей…
Он был одет в теплый халат, и, хоть в комнате было жарко, шея его была обмотана широким шарфом.
– Итак, напротив моего дома, говорят, совершилось преступление. Не правда ли?..
А вы, если не ошибаюсь, знаменитый комиссар Мегрэ, которого послали в наш город для реорганизации оперативной группы? – проскрипел старикашка.
Весь он был какой то озлобленный, неприятный, полный едкой иронии и вдобавок вел себя крайне вызывающе.
– Итак, милейший комиссар, вы обвиняете меня в заговоре с убийцей, и я с глубочайшим сожалением сообщаю вам, как я вчера уже сказал вашему молодому инспектору, что вы на
ложном пути. Вам, конечно, известно, что старики спят мало, что есть даже люди, которые всю жизнь очень мало спят… Так было с Эразмоми с господином, известным под
именем Вольтер .
И он с явным удовольствием посмотрел на полки, забитые книгами и поднимавшиеся до самого потолка.
– Так было со многими, да, впрочем, откуда вам знать… Короче говоря, в течение последних пятнадцати лет я сплю ночью не больше трех часов и вот уже десять лет с лишним,
как ноги отказались служить мне… Впрочем, мне и ходить то некуда.
День и ночь торчу я в этой комнате, окна которой, как вы можете убедиться, выходят прямо на улицу. С четырех часов утра я уже сижу в кресле, с ясной головой, поверьте
мне. Я мог бы даже показать вам книгу, которую я вчера утром штудировал… Впрочем, речь в ней шла о греческом философе, а это, полагаю, вас мало интересует. И если бы
событие, вроде того, о котором рассказывает вам мальчишка, наделенный весьма живым воображением, произошло под моим окном, уверяю вас, я бы это заметил… Ноги у меня, как
я уже говорил, не те, что прежде… Но на слух я пока не жалуюсь… Наконец, я от природы довольно любопытен и интересуюсь всем, что творится на улице, и, если вам угодно,
могу в точности указать время, когда каждый продавец проходит мимо моего окна, направляясь в лавку.
И он с торжествующей улыбкой смотрел на Мегрэ.
– В таком случае, вы, разумеется, слышите, как Жюстен проходит мимо вашего окна?
– спросил комиссар с ангельской кротостью.
– Ну конечно.
– Видите и слышите?
– Не понимаю!
– В течение полугода, а пожалуй, и больше в шесть часов утра уже светло… Ведь мальчик – как летом, так и зимой – поет в церковном хоре с шести часов утра…
– Я видел, как он проходит мимо.
– Отлично! И поскольку дело касается события ежедневного и регулярного, как первый трамваи, вы несомненно должны были обратить на это внимание.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что, например, если заводской гудок ревет ежедневно в один и тот же час или один и тот же человек проходит перед вашими окнами с точностью часов, то вы,
естественно, говорите себе: «Ага, сейчас столько то времени». А если в положенный час гудок молчит, то вы отмечаете: «Сегодня воскресенье». А если человек не пройдет, вы
говорите: «Что то с ним случилось, уж не заболел ли?»
Судья смотрел на Мегрэ маленькими, живыми и коварными глазками, явно намереваясь позлить или проучить его.