Ну, что он говорил?! Жаль, что не поспорил хотя бы с Адальбергом, подумал Николай с насмешкою и не преминул вспомнить Шекспира:
Вообще, устроена прелестная головка Мари Трубецкой была очень странно. Пожалуй, другую девушку известие о смерти возлюбленного надолго отвратило бы от светских удовольствий и уж точно не бросило бы в объятия первого подвернувшегося мужчины, не суть важно, цесаревич он или какой-нибудь пошлый гусарский поручик. Однако смерть Барятинского была ею воспринята, как бесспорное доказательство его измены. Коварной измены! И, в страстном желании хоть как-то ему отомстить, пусть даже мертвому, Мари с каким-то извращенным, почти страдальческим наслаждением отдалась великому князю Александру. И почувствовала себя истинно королевой… Хотя стала она после этого всего лишь la reine d'une gauche main[5], как называют фавориток французы.
Что же касается Барятинского, то произошло с ним вот что.
В те годы действия русской армии против горцев особыми успехами не отличались, главное было не столько наступать, сколько удерживать взятую ранее территорию между крепостью Анапой, морем и устьем Кубани. В одной из экспедиций в сентябре 1835 года против племени натухайцев, живших в верховьях реки Абин, участвовал и Барятинский. Командуя сотней пеших казаков, в пылу рукопашного боя, окончившегося победой над горцами, князь был тяжело ранен ружейной пулей в бок.
Его вынес из боя бывший офицер, разжалованный в рядовые, Николай Колюбакин. Рана была очень серьезная (пулю до конца его жизни не извлекли), и он двое суток находился между жизнью и смертью, в беспамятстве. В один из редких моментов, когда возвратилось сознание, Барятинский продиктовал командиру черноморских казаков Безобразову духовное завещание, в котором распределил все свое имущество между родными и друзьями и просил ходатайствовать о возвращении Колюбакину офицерского звания. Последнюю просьбу исполнили, однако ходатайство это и явилось причиной для распространения слухов о гибели Барятинского.
Тем временем поистине богатырский организм князя поборол недуг, и ему разрешили для поправления здоровья уехать сначала в Петербург, а потом и за границу. Колюбакин по просьбе генерала Вельяминова, в отряде которого служил князь, описал его геройское поведение в послании его матери. Мария Федоровна Барятинская с гордостью показала письмо императрице Александре Федоровне. Та всегда живо интересовалась воинскими успехами своего прежнего протеже, а от нее подвиг Барятинского стал известен и при дворе, и всему петербургскому обществу.
Наградой за экспедицию было производство князя в поручики и пожалование золотой сабли. А когда он прибыл в Петербург, то в доме Барятинских с визитами, соболезнованиями и поздравлениями перебывал весь аристократический мир. Высшей честью для себя Барятинский должен был считать посещение его наследником цесаревичем…
Однако это был хоть и самый почетный миг, но и самый трудный. Слух, что у наследника престола появилась фаворитка, уже был у всех на устах, и Леонилла, особа довольно злоехидная, вздорная и совершенно безочарованная, несмотря на молодость, к тому же втайне завидовавшая «карьере» Мари, немедленно сообщила брату, как высоко поднялась (или сколь низко пала, тут уж каждый понимал вещи согласно своей испорченности) ее бывшая подруга.
– А помнишь, как ты целовался с ней на балконе? – не преминула она спросить, исподтишка поглядывая на брата.
И Александр словно только сейчас осознал, что он, оказывается, помнил об этом всегда, будто это происходило вчера…
Он еще не успел освоиться с новостью, как прибежал слуга с всполошенным видом: приближался выезд цесаревича!
И вот в дом Барятинского вошел великий князь Александр Николаевич со словами:
– Государь император повелевает вам состоять при наследнике! – И протянул руку молодому герою.
Князь Барятинский был благородный человек, превыше всего ставил служение долгу, остальное для него не существовало, поэтому он руку Александра принял и ответил на сердечное объятие цесаревича. Пожалуй, он не лгал в конце жизни, когда говорил, что это мгновение стало торжественным моментом очищения от прежней греховной жизни. Другое дело, что под этими словами он понимал очень многое…
А вот Мари не понимала! Она была убеждена, что о ее грехопадении никому не известно. Визиты к ней Александра Николаевича обставлялись достаточно таинственно, всякую болтовню на сей счет при дворе император пресекал на корню – не потому, что заботился о репутации Мари, а просто не хотел разговоров о чрезмерной чувственности сына. А Вава Шебеко, помня об угрозе удаления от двора, крепко держала язык за зубами. И вообще, что тут такого? Фаворитка наследника престола – не осудительно, а почетно! То есть так казалось в ее невероятном, гипертрофированном тщеславии. К тому же красота ее расцвела таким пышным цветом, что Мари не сомневалась: один взгляд на нее заставит онеметь любой, самый злой язык.
А Барятинский был по отношению к ней глух и нем. Они виделись почти ежедневно при дворе, на всех балах и раутах, и Мария смотрела на него не отрываясь. «Молодой человек, стройный, красавец собой, с голубыми глазами, роскошными белокурыми, вьющимися волосами, он резко отличался от других, составляющих свиту наследника, и обращал на себя особое внимание. Манеры его отличались простотой и изяществом. Грудь его была осыпана крестами и наградами…»
Ну, тут современник немного погорячился, Барятинский заслужил в то время только Георгиевский крест и золотую саблю «За храбрость», однако для Мари и этого было достаточно. Впрочем, ей не нужно было никаких его наград, только бы он смотрел на нее с любовью!
Он смотрел равнодушно. Был вежлив, любезен, не более. Она для него являлась одной из многих. И если, узнав о возвращении Барятинского в Петербург, Мари ждала от него со дня на день предложения руки и сердца, то теперь она была бы счастлива просто благосклонным взглядом.
Но Барятинский смотрел куда угодно, только не на нее! И не он один, кстати сказать. Но и Александр тоже…
Глава 8 Нежные девичьи мечтания
«Любовь произошла из события, достойного Никитушки Ломова. Рахметов шел из первого Парголова в город, задумавшись и больше глядя в землю, по своему обыкновению, по соседству Лесного института. Он был пробужден от раздумья отчаянным криком женщины; взглянул: лошадь понесла даму, катавшуюся в шарабане, дама сама правила и не справилась, вожжи волочились по земле – лошадь была уже в двух шагах от Рахметова; он бросился на середину дороги, но лошадь уж пронеслась мимо, он не успел поймать повода, успел только схватиться за заднюю ось шарабана – и остановил, но упал».
Соня отложила книгу и мечтательно вздохнула. Это было ее любимое место в модном романе «Что делать?» господина Чернышевского. Роман замечательный! Свободные люди, свободные чувства, свободные отношения… Соня вообразила себя Верой Павловной, правда, два обстоятельства мешали чувствовать себя ею вполне: внешность и родители. Вера Павловна была черноглазая и черноволосая красавица с безупречными чертами лица. Соня уродилась светловолосой и светлоглазой, с маленьким подбородочком, тонкими губками и высоковатым для своего невыразительного личика лбом. Мать Веры Павловны была сущее чудище, настоящая Салтычиха. У Сони матушка – ангел Божий, единственное на свете существо, которое она любит. А кого еще любить? Брат – недоросль и лентяй, сестра – мещанка и дура, отец тоже не такой, как у Веры Павловны: не безвольный, жалостливый глупец, а холодный рассудком и сердцем губернатор. Теперь Перовские уехали в Петербург, Лев Николаевич сам стал губернатором. Так что прощай, друг детства Колька Муравьев, губернаторский сынок! Впрочем, Соне он стал скучен задолго до отъезда. Если его отец, как, впрочем, и Сонин, могли называться столпами правопорядка и угнетения всяческих свобод, то Колька был пока маленьким, но прочным столбиком. Ничего в жизни, кроме правил, его не интересовало.
Когда Соне исполнилось двенадцать, ей ужасно захотелось узнать, что такое – целоваться с мужчиной. Но не с Васькой же целоваться, фу, противно, у него вечно болячки на губах! Недолго думая, она вызвала Колю в сад и предложила целоваться. Тот вытаращил глаза:
– С ума сошла. Это неправильно. Мы еще маленькие, а целоваться только большим можно.
– Мы только один раз, – упрашивала Соня. – А потом подождем, пока большие вырастем.
Коля не соглашался. Уж как его Соня уговаривала… нипочем! Даже когда она взамен поцелуя предложила показать, что у нее под платьем и как начали груди расти. Колька ужаснулся и убежал.
С тех пор Соня ненавидела его и презирала.