На балкон ворвалась Леонилла. Они едва успели отпрянуть друг от друга, и поскольку Мари была вся в слезах, Леонилла решила, что гадкий Сашка ее чем-то обидел. А это были, как пишут в чувствительных романах, обожаемых Софьей Андреевной Трубецкой, слезы счастья.
Конечно, больше никаких слов сказано не было, однако Мари не нуждалась в словах. Она знала теперь, что рано или поздно Александр сделает ей предложение. С ним тоже что-то приключилось. Если он и волочился за красотками, то, во всяком случае, не афишировал это на всех углах, как раньше, а скрывал. Но шалить с друзьями над неугодными офицерами не перестал и навлек на себя гнев государя императора Николая Павловича. Пришлось задумываться над тем, как поправить пошатнувшуюся репутацию. Размышлял Александр недолго. Он смутно чувствовал, что баловство и озорство позволяет себе лишь потому, что нечем более заняться, а коли так, не лучше ли озоровать и баловать на поле сражения?
Он вызвался поехать на Кавказ, чтобы принять участие в военных действиях против горцев. Это решение чуть не свело с ума его родных, опечалило знакомых и едва не лишало рассудка Мари. Впрочем, рыдала половина петербургских и окрестных барышень и дам. Князя Александра молили не рисковать собой, да тщетно: он что решил, то и должно было осуществиться.
– Передайте государю, – просил Барятинский, – что если я умею делать шалости, то умею и служить.
И вот вскоре он был, по высочайшему повелению, командирован в войска Кавказского корпуса на все время предстоявших в том году военных действий.
Мари ждала: он что-нибудь скажет на прощание в память о поцелуе, который потряс ее на всю жизнь. Ничуть не бывало. Барятинский думать об этом забыл, слишком много настоящих мужских забот на него навалилось, к тому же не хотел брать на себя обязательства, которые не мог исполнить, не желал связывать ни себя, ни девочку, у которой впереди столько соблазнов.
Как в воду глядел! Соблазны окружили Мари буквально через несколько дней после его отъезда.
Сначала она была так невыносимо грустна, так откровенно чахла, что ее брат Александр не выдержал. Необыкновенный красавец-брюнет, ласковый с женщинами и любимый ими очень нравился императрице Александре Федоровне. Государь Николай Павлович ее очень любил и ревновал, хотя к чему ревновать-то было эту вернейшую из жен? Но ревновал – к танцам. Императрица обожала балы, особенно маскарады, которые устраивались в доме барона Энгельгарда, ни одного старалась не пропускать. Танцевала она необычайно грациозно и красиво. Даже Пушкин назвал ее «звезда-харита средь харит». Николай сам утверждал список кавалеров, которые удостоятся чести танцевать с его женой, и в этом списке одна фамилия чаще чем раз в полгода не повторялась. Однако никто не мешал императрице смотреть по сторонам, и в сторону Александра Трубецкого она поглядывала часто. А в переписке со своей подругой Софьей Бобринской и в дневниках императрица называла его очень нежно и таинственно – Бархат.
Бархату она не могла отказать ни в чем, чего бы он ни попросил. Правда, попросил он немного: всего лишь предоставить его красивой и грустной сестре место фрейлины при дворе.
Для начала ее посмотрели на балу, и в дневнике императрицы появилась запись: «На балу Пушкина (Натали) казалась волшебницей в белом с черным платье. Молодая Барятинская (Леонилла) и Мария Трубецкая привлекали своими фигурами, стройными и гибкими». Александра Федоровна с удовольствием заметила, что у Прекрасной Розы Софии Трубецкой дочь если пока не роза, то скоро расцветет. И еще одно прелестное личико не помешает во дворце. К тому же она любила благодеяния. Трубецкие на грани полного разорения, так пусть хотя бы Мари переедет во дворец и получает немалое фрейлинское жалованье. А если она соберется замуж, то ей обещано приданое в двенадцать тысяч рублей. Есть невесты и побогаче, но красивее найти трудно!
Вскоре к этим резонам в пользу Мари прибавился еще один: ревнивый Николай Павлович отправил слишком привлекательного Бархата за границу с дипломатической миссией. А Мари исполнилось шестнадцать лет, она перебралась во дворец и поступила в свиту старшей дочери Николая – великой княжны Марии, которую чаще называли Мэри. Девушки были ровесницы и необыкновенно подружились. Мэри была прелестна, как цветок, и с удовольствием видела рядом очаровательные лица. С братом Александром она однажды спорила, кто из ее фрейлин первая красавица.
– Конечно Трубецкая! – не задумываясь ответил великий князь Александр Николаевич. – Впрочем, я ее мало знаю. Надо почаще бывать в твоих апартаментах, рассмотреть ее получше, познакомиться поближе.
Мэри сделала большие глаза и засмеялась, предвкушая… приключение. Может, даже любовное приключение…
Глава 6 Еще одна интриганка
Именно на Мари Трубецкой остановил выбор император Николай и не замедлил сообщить об этом жене. И снова, как в прошлый раз, с Наташей Бороздиной, она в замешательстве уставилась на салфетку и пробормотала, что хотела бы быть в курсе происходящих событий.
Муж кивнул. Он тоже не любил пускать все на самотек. Ах, ну как тут не помянешь добрым словом незабвенную княгиню Дарью! Увы, она окончательно рассталась с Россией и жила теперь в Париже. Император пытался вернуть ее своим приказом. Она отказалась повиноваться. Николай разозлился. Она что, посмела обидеться? Он прибегнул к помощи князя фон Ливена. Однако княгиня Дарья не подчинилась супругу еще с большей легкостью, чем императору. Христофор Андреевич страшно разгневался, но ни в гневе супруга, ни в гневе венценосца не было толку. Им обоим остались неведомы – и останутся навсегда! – истинные причины ее упрямства и нежелания возвращаться в Россию…
Итак, на Дарью Христофоровну надежды не было никакой, и он вновь вспомнил об этом сейчас с обидой.
– А есть ли кто-нибудь, какая-нибудь девушка, которой можно доверять? – спросил он, глядя на жену.
Александрина кивнула:
– Есть. Ее зовут Варенька Шебеко. Подружки называют ее Вава. Она очень мила, но весьма невзрачна, а потому с охотой станет…
Александрина замолчала и взялась за кофейник, однако Николай прекрасно понял, что хотела сказать жена. Дурнушка-фрейлина охотно станет шпионить за своей хорошенькой подругой и дважды с охотой вставит ей палки в колеса, причем наилучшей маскировкой ее завистливым козням станет прямой приказ императора и забота о государственных интересах.
Он попросил Александрину показать ему эту Ваву – ну что за имя?! Николай терпеть не мог уменьшительные имена, сложенный на младенческий манер: Вава, Диди, Кики, Мими, Люлю, Зизи… За шестнадцать лет супружеской жизни между ним и женой вспыхнула единственная ссора. Случилось это, когда Александрина попыталась назвать его Коко. Кое-как он согласился именоваться Ники, но предпочитал, когда его называли Никс[4]. В этом имени была хоть какая-то решительность, пусть даже это была решительность отрицания!
Так вот, Вава.
Вава Шебеко оказалась и впрямь неприглядна, зато обладала пылкими, умными, выразительными глазами, которые вспыхнули, когда она услышала о поручении императора.
Император сразу смекнул, что девушка была такой же прирожденной интриганкой, как Дарья Христофоровна.
– Только вот что, дитя мое, – ласково сказал он, – постарайтесь, чтобы действия ваши заинтересованными персонами замечены не были. Если вы восстановите против себя великого князя, я вынужден буду удалить вас от двора, а этого вам вряд ли хочется.
Конечно, Ваве этого не хотелось. И она поклялась, что все выполнит с охотой, но останется совершенно незаметной.
Император порадовался, что нашел новую шпионку, потому что сын с Мари Трубецкой глаз не сводил. Слава Богу, больше о Наташе Бороздиной даже не вспоминал!
Глава 7 Фаворитка приступает к своим обязанностям
У Мари закружилась голова, когда она обнаружила, что наследник осаждает ее. Он казался совершенно влюбленным. Ох, какой елей пролило это ухаживание на ее сердечную рану! Барятинский не подавал о себе никаких вестей. Бросил, забыл, поменял на какую-нибудь черкешенку… Мари была невыносимо, безумно самолюбива, и хотя Барятинский ей никогда ничего не обещал, она считала его изменником. И все же, отчаянно флиртуя с цесаревичем и понимая, чего он хочет, она пока не могла решиться. Распаляла его, распалялась сама, но что-то ее все же сдерживало. Ждала какого-то знака от судьбы.
И вдруг до Петербурга дошли слухи о гибели Барятинского.
Узнав об этом, Мари лишилась чувств. Весь день она проплакала и оставалась в своей комнате. Потом вышла, но была так грустна, что с нею даже Мэри опасалась болтать, а Александр посматривал издали и чувствовал, что теряет терпение.
Николай Павлович наблюдал за «щенками» и наслаждался. Ужасно хотелось с кем-нибудь заключить пари, что уже послезавтра ухаживания сына увенчаются успехом! Но не хотелось прослыть бо€льшим циником, чем он уже и так слыл. Поэтому он лишь прищелкнул языком, когда через два дня получил от Вавы Шебеко сообщение, что цесаревич на два часа задержался во фрейлинских покоях, а вслед за этим Мари Трубецкая внезапно сказалась больной.