Видимо, хорошо знавшая характер своего опекуна, девушка непринужденно и очень грациозно приветствовала д’Артаньяна и, сейчас же распрощавшись с мужчинами, вышла из кабинета.
Тем не менее эта мимолетная сцена возымела некоторое действие на настроение коменданта Ла-Рошели. Он, казалось, впервые за все время разговора или, скорее, допроса, если взыскательный читатель найдет более подходящим именно это слово, вспомнил, что у него есть в этой жизни другие дела помимо военных вопросов и хлопот, связанных с обороной города.
В этот момент у дверей послышались шаги, громкие голоса требовали пропустить их к коменданту, что, впрочем, было сразу же исполнено. Очевидно, человек, за которым посылал комендант, был приведен.
Двери распахнулись, и в кабинет, тяжело ступая ногами, обутыми в высокие ботфорты, вошел очень рослый человек в шлеме и кирасе, защищавшей его туловище спереди. Такие доспехи в ту эпоху носили английские кирасиры. Вошедший человек был светловолос, на его веснушчатом лице с тяжелой челюстью сияли ясные голубые глаза, которые смотрели на свет Божий с той смесью упорства, переходящего в упрямство, и почти детской простоты и бесхитростности, которая встречается подчас именно у жителей Британских островов. Изо всего этого следовало, что вновь прибывший и есть ожидаемый комендантом англичанин Джейкобсон.
– Извините меня, Гарри, что я так рано поднял вас, – сказал комендант, устало кивая вошедшему. – Но вы необходимы мне по важному делу, если только одна человеческая жизнь так уж важна на этой войне.
Глава пятая
«Goddamn!»
«Однако он опять принялся за свое, – подумал д’Артаньян. – Неужели этот упрямец так непреклонен в своем решении уморить голодом всех оставшихся в живых ларошельцев, а меня вздернуть во что бы то ни стало? Ведь он, кажется, понимает, что нет дыма без огня, а следовательно, герцога действительно уже нет в живых. Но нет, почтенный комендант хочет удостовериться, кто же принес ему неутешительную весть – друг или враг, и, если подтвердится последнее, он из принципа повесит меня, после чего все равно сдаст город, так как другого ему не остается».
Эти не слишком приятные размышления были прерваны хрипловатым голосом англичанина:
– Вам нет нужды извиняться, так как я нахожусь на ногах с четырех утра.
– Что же вы делали все это время?
– Goddamn[5] , что за вопрос! Обходил посты на бастионах!
– Вы все такой же, Гарри. Иногда мне кажется, что вы сделаны из железа. Но – к делу. Этой ночью к нам в город прибыли странные гости. Рыбацкую фелуку, пострадавшую от шторма, заметила береговая стража. Капитан уверял, что они идут из Портсмута в Сантандер. Я еще поговорю с ним, сейчас он дожидается в передней. Однако я пригласил вас, Гарри, вовсе не из-за капитана. Дело заключается в том, что вот этот шевалье, прибывший сюда на той же фелуке, уверяет меня в том, что он хорошо знаком с лордом Бэкингемом и виделся с ним в Портсмуте не далее как месяца полтора тому назад. Мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре, так как ваше близкое знакомство с герцогом может пролить свет на истинную природу визита господина де Кастельмора в наш осажденный город.
– Сударь, я нахожу ваши слова не вполне отвечающими общепринятым представлениям о правилах хорошего тона. Дворянин не должен допускать по отношению к другому дворянину таких намеков. Вы пользуетесь нашим неравным положением, – заметил д’Артаньян, покусывая ус.
Комендант задумчиво посмотрел на мушкетера.
– Хорошо, господин де Кастельмор. Я принесу вам свои извинения, если ваш разговор с мистером Джейкобсоном докажет беспочвенность моих подозрений.