– Я сознаю, что отрываю ваше величество от государственных дел, но происшествие носит чрезвычайных характер, и я подумал…
– Конечно, конечно, ты прав, Тревиль, – поспешно сказал Людовик, поглощенный своими мыслями. – Правильно, что ты предупредил меня.
Король сжал пальцы в кулак, так что побелели костяшки.
– Я подумаю! Надо подумать, Тревиль! – были последние слова короля.
Глава тридцать четвертая
Партия в шахматы
Ришелье не любил ошибаться. Избегая ошибок с молодости, он раньше обычного по тем временам срока был посвящен в сан и признан доктором богословия. Приняв в 1608 году управление своей епархией в Люсоне, он проявил большую заботу о своей духовной пастве, затем отличился своей деятельностью и красноречием на собрании государственных чинов в 1614 году так, что маршал д’Анкр счел полезным пригласить его в состав кабинета.
Вынужденный возвратиться в свою епархию после смерти д’Анкра, Ришелье сохранил связи со двором, способствовал в 1619 году примирению короля с его матерью и приобрел с тех пор такое влияние, что получение им через посредство короля кардинальского сана и возвышение до ранга всесильного министра было уже делом естественным.
Ришелье не любил ошибаться. Он и не допускал промахов. Вернее – делал их очень редко.
Вечером, за партией в шахматы с королем, кардинал, постепенно наращивая преимущество, получил выигрышную позицию.
Его величество, игравший белыми, вынужденно рокировался. Черные фигуры теснили белого короля, забившегося в угол.
Ришелье заметил, что Людовик не в духе, и, приписав дурное настроение своего царственного партнера неудачной партии, заговорил об изящных искусствах, зная, что Людовик не чужд этого предмета.
Однако морщины на лбу короля не разглаживались.
– Согласен, господин кардинал, – сказал король, нервным жестом передвинув фигуру. – Несомненно, господин Вуатюр подает надежды сделаться гордостью французской поэзии и больше того – французской словесности. Вы знаете, что я покровительствую литераторам. Однако всякое дело требует таланта, и я нахожу, что военное поприще и служение своему королю и государству есть не менее достойное занятие.
– Вне всякого сомнения, ваше величество. Более достойное, чем любое другое, – отвечал Ришелье, озадаченный этим неожиданным поворотом в разговоре.
– Поэтому, – продолжал король все тем же раздраженным тоном, – мне подчас странно наблюдать, как первые лица королевства отдают явное предпочтение первым перед вторыми. Мне кажется, что военные люди, проводящие жизнь среди лишений и опасностей, заслуживают много большего.
Людовик редко высказывал кардиналу свое неудовольствие, поэтому его высокопреосвященство насторожился. Он почувствовал, что случилось что-то серьезное.
– Если ваше величество интересует мнение скромного священника, то осмелюсь заметить, что первыми лицами королевства по праву являются именно люди военные – ваш благородный брат герцог Орлеанский, господа Бассомпьер и Конде, капитан ваших мушкетеров господин де Тревиль…
– Но моих мушкетеров недолюбливают отцы церкви. И это чуть не стоило жизни их лейтенанту. Наверное, теперь на очереди капитан.
Последние слова Людовика оказались для Ришелье полной неожиданностью и заставили его вздрогнуть. Пытаясь скрыть замешательство, кардинал опустил взгляд на доску и сделал очередной ход. Он выбрал не лучший вариант, и это позволило королю беспрепятственно продвинуть вперед белую пешку.
– Ваше величество изволите говорить о чем-то совершенно недоступном моему разумению, – принужденно улыбнувшись, сказал кардинал. – Что могло случиться с таким храбрым офицером, как господин д’Артаньян?
– О, вы помните его имя, герцог? Тем лучше.