По свидетельствам современников, во всех этих занятиях король достиг совершенства гораздо большего, чем в управлении государством.
– Музыка превосходна, ваше величество, и я смиренно прошу вас принять мои искренние поздравления. Но позвольте, государь, просить вас также предоставить мне счастливую возможность выслушать ее снова, тогда мне будет легче оценить ее. К прискорбию моему, в данную минуту я при всем желании не в силах этого сделать.
– Да что случилось, Тревиль? Ты, еще только войдя, принялся говорить какие-то непонятные вещи.
– Непонятные, ваше величество? Отнюдь, скорее печальные!
– Тревиль, я прошу тебя объясниться.
– Вы изволили упомянуть, государь, о том, что моя родина – Гасконь…
– Да, я прекрасно знаю это, как и то, что гасконцы – лучшие солдаты моей гвардии!
– Слава Богу!
– Тревиль, я начинаю терять терпение!
– Ваше величество несказанно обрадовали меня, так как я уже было полагал, что мой король имеет причины подвергнуть меня опале сразу по двум причинам.
– Что за чушь ты несешь?! О каких причинах ты тут толкуешь?
– Сами изволите видеть, ваше величество. Во-первых, оттого, что я гасконец, но, кажется, к счастью, это не так.
– Какая же вторая?
– То, ваше величество, что я мушкетер. Мне показалось, государь, что мои, вернее – ваши, мушкетеры окончательно потеряли расположение вашего величества, а следовательно, впал в немилость и я.
– Ах, гасконский хитрец! Готов поспорить, что кто-то из этих головорезов опять арестован за нарушение эдиктов!
– Напротив, ваше величество.
– Что это значит?
– Что какие-то люди, в нарушение всех эдиктов и вообще всех законов, Божеских и человеческих, темной ночью напали на лейтенанта королевских мушкетеров господина д’Артаньяна. Что все они были в черных плащах и полумасках, и каждый держал в руках шпагу и кинжал. Что они имели несомненной целью подлое убийство из-за угла и что господин д’Артаньян трижды серьезно ранен, не считая многочисленных не столь существенных ран, потерял много крови и чудом остался жив.
– Что вы такое говорите, Тревиль! Господин д’Артаньян – это ведь тот самый храбрец, который надолго уложил в постель Жюссака и Бернажу и так геройски вел себя под Ла-Рошелью. Он трижды ранен какими-то проходимцами?! И только не убит?! Или я что-то путаю?
– У вашего величества прекрасная память. Но на лейтенанта д’Артаньяна напали всемером, государь. Напали не уличные грабители, а профессиональные убийцы, жестокие, хладнокровные и превосходно вооруженные.
– Теперь мне понятно, Тревиль! Тогда я спрошу: и он все-таки жив?!
– К счастью, да, государь.
– И его состояние?
– Удовлетворительное, государь.
– Но кто эти негодяи? Я прикажу четвертовать их!
– Это было бы только справедливо, ваше величество.
– Обещаю тебе, Тревиль. Их схватят, допросят и четвертуют.
– К сожалению, это невозможно, государь.
– Это еще почему?
Господин де Тревиль был опытным придворным: он увидел, что король разгневан и ему ничего не известно о ночном нападении.
– Все они мертвы, ваше величество!
– Как так?
– Я готов ручаться, что это так, ваше величество.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что господин д’Артаньян уложил всех семерых, отделавшись тремя ранениями? Это же невозможно. Если он сделал это, он не человек, а сущий… я просто не знаю кто!
– Ни в коем случае, ваше величество! Господин д’Артаньян уложил всего двух противников, что, согласитесь, вполне позволительно.
– Ну… для мушкетера, да к тому же гасконца – пожалуй, – с улыбкой сказал король.
– Вот, ваше величество, сами теперь изволите видеть…
– Но тогда я ничего не понимаю, Тревиль! Что же случилось с остальными? Что произошло?!
– Господин д’Артаньян, возвращаясь поздно вечером с дежурства, заметил, что его преследуют по пятам четверо незнакомцев, скрывающих свои лица.