Прибыв в Париж, д’Артаньян смог воочию убедиться в том, что его друг, как всегда, хорошо информирован. Действительно, покончив с Ла-Рошелью, его высокопреосвященство уже собирался в новый поход. Это происходило вовсе не вследствие природной воинственности кардинала или тем более короля. Просто само суровое время диктовало стиль и образ жизни. Ни у кого не вызывали удивление священники, владевшие клинком лучше, чем пером, ученые, скакавшие верхом не хуже гвардейских кавалеристов, и женщины, не расстающиеся с кинжалом и пистолетами. В Европе разгоралась война.
И Ришелье, улавливающий своим чутьем политика, что Монтобан, Монпелье и Ла-Рошель требуют своего логического завершения, уже диктовал приказы по армии.
По-прежнему, как и восемь лет назад, душою и оплотом мятежных гугенотов и непокорного дворянства оставался герцог Роган. Именно ему, вождю еретиков, как мы видели, обещала свою помощь католическая Испания. Воистину причудливы зигзаги политики!
Кардинал некоторое время колебался, словно бы взвешивая на весах своей государственной мудрости меру опасности, исходящей от непокорного Рогана и от испанцев.
Заключив, что ослабленные мятежники подождут, он обратился против внешнего врага. Войска готовились выступить в поход против испанцев и их союзников – пьемонтцев.
Поскольку его величество также собирался принять участие в кампании, мушкетеры де Тревиля чистили оружие и полировали шпаги, прощаясь с прелестями недолгой оседлой жизни в Париже.
– А-а, вот и вы, дорогой друг, – приветливо проговорил Атос, когда гасконец переступил порог его квартиры на улице Феру. – Вы очень кстати, д’Артаньян, – продолжал Атос тем же спокойным и приветливым тоном. – Сегодня вечером я приглашен к господину де Тревилю – у него будет игра и приятное общество. Будет очень кстати, если вы отправитесь со мной – хозяину дома, несомненно, будет приятно видеть вас снова в Париже – целым и невредимым, как и мне.
– Атос! – вскричал д’Артаньян, крепко обнимая друга. – Положительно ваш характер действует на меня не менее благотворно, чем бальзам моей матушки.
– Вы имеете в виду тот самый бальзам, который предлагали мне для исцеления перед нашей несостоявшейся дуэлью у монастыря Дешо? – улыбаясь, спросил Атос.
– Как? Вы и это помните?!
– Еще бы, любезный друг. Такие вещи не забываются. Я, как вы сами понимаете, имею в виду продолжение нашей первой встречи. Возможно, нам не пришлось бы разговаривать с вами, если бы не ваша благородная помощь. Этот Каюзак знал о моем ранении, и это придавало ему храбрости.
– Однако именно вы уложили его наповал в тот день, Атос.
– Это правда. Но не будем отвлекаться на пустяки. Удачна ли ваша поездка?
– Как вам сказать. И да, и нет.
– Вы, кажется, собирались поискать там какую-то девушку?
– Ее в Туре уже не оказалось.
– А… тем лучше для вас, дорогой д’Артаньян.
– Полно, Атос! Я знаю ваши взгляды на подобного рода вопросы, но, право же… эта девушка вытащила меня из петли.
– Вот и прекрасно. Это делает ей честь. Но что из этого следует?
– Она красива, умна и…
– И в силу этих обстоятельств вы решили, что обязаны влюбиться в нее. Она, кажется, гугенотка?
– Какое это может иметь значение?!
– Если она гугенотка – значит, она упряма. А если ее вера показная – значит, она фальшива!
– Ах, Атос! Положительно с вами нельзя говорить ни о чем!
– Почему же? Давайте поговорим о вашей неудаче.
– Какой неудаче?
– Я спросил вас, удачной ли была ваша поездка, и вы ответили мне: «И да, и нет». Вот я и говорю – если вам повезло в первой части, то в чем вам не повезло, друг мой?
Д’Артаньян не смог сдержать улыбки.