Ночью револьвер всегда был у него под рукой. Я тщетно пыталась отучить его от этой мании, спрашивала, чего он боится...
- Вот этот револьвер, не так ли?
- Наверное... Да... Признаюсь, я никогда не обращала на него особого внимания: терпеть не могу ничего такого, чем можно убить.
- Вы признаете возможность и даже вероятность самоубийства?
- Наверное, у него был период депрессии. Вот уже несколько дней он ходил мрачный, тревожился...
- Из-за этих статей в "Светоче Центра"?
- Не знаю... Думаю, что да...
- Когда здесь все опечатали?
- Сегодня утром. Я помню, он был очень любезен с судебным исполнителем и даже сам спустился в погреб за бутылкой старого вина, чтобы предложить ему выпить. Он сказал: "Это не в первый раз и, конечно, не в последний..." Помню, он прибавил: "Признайтесь, если бы на свете не было таких людей, как я, вам не на что было бы жить. Выходит, мы лучшие друзья всем судебным исполнителям". Я думаю, он бросал вызов судьбе. Потому-то я и не ожидала того, что произошло.
Она держалась неуверенно, тихонько плакала.
- Мне даже не дают посмотреть на него под тем предлогом, что для меня это слишком страшно... Что теперь будет, господин комиссар? У меня никого нет, кроме детей. И нет ничего своего. Все опечатано. Нет даже сантима на похороны.
Комиссар повернулся к Эдгару, а тот сказал ему вполголоса:
- Я зайду к вам. Нам нужно поговорить. Разве оба они не были государственными чиновниками?
- Я еще не знаю, каким образом все устроится, сударыня. Сейчас мне просто необходимо составить протокол. Поверьте, мне неудобно, что я должен.., должен...
Наконец-то! Хоть с этим покончено. Он уходил, пятясь, бросив понимающий взгляд на Эдгара.
Остались только члены семьи. Марта, невестка, сказала;
- Маме обязательно нужно поесть. Я займусь этим вместе с Жозефом... А где кухарка?
- Жюли вчера ушла от нас.
- ч - Мы посмотрим с Жозефом.
Эжен Малу лежал в комнате с опечатанными шкафами, совсем один, под простыней, закрывавшей его обезображенное лицо.
- Я хотел бы знать, мама...
- Сядь. Я не люблю разговаривать, когда собеседник ходит взад и вперед.
- Я хотел бы знать, страховой полис...
- Твой отец продал его в прошлом месяце, так что на это нам нечего рассчитывать.
Ален потихоньку вышел. Никто не обращал на него внимания. Мать с Эдгаром сидели в креслах у камина. Г-жа Малу снова закурила.
Ален пересек коридор и вошел в комнату, где его охватил холод, потому что уже три дня, как кончился уголь и центральное отопление в доме не работало.
Он не пытался взглянуть на отца. Сел на низенький стул возле кровати, скрестив руки на коленях, и сидел неподвижно, ни на что не глядя, даже на простыню, под которой обрисовывалось тело покойника.
Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал звонок, потом шаги. Но это принадлежало к другому миру, и он не обратил внимания на шум. Еще один женский голос, голос его сестры. Ему это было безразлично. Он не думал о том, что она только что приехала поездом и теперь ей рассказывают о происшедшем.
В пустой квартире кто-то позвал:
- Ален! Ален!
Дверь в его комнату отворилась и снова закрылась.