— Но мало ли что еще может случиться, пока нас не будет!
— А что случится? Я съезжу только в Дерекей, уверен, что они там. Если нет — тут же вернусь.
— Вы можете разминуться.
— Жена проследит, чтобы они не проехали мимо.
— Ну как знаешь. Но прежде нужно сделать так, чтобы ни одна душа не догадалась, что он у нас в подполе.
— Эфенди, скачи без всяких опасений в Енибашлы, все будет так, как будто ты здесь.
Успокоенный этими словами, я вскочил на лошадь. Мелькнула мысль оставить ружья, чтобы не везти слишком много груза. Но они были мне дороги, а в этом доме негде было их надежно спрятать. И я взял все с собой.
Деревня располагалась недалеко от кузницы. Она была невелика, и я быстро проскакал ее насквозь. Потом проехал мост и направился на юго-восток, а не на юг, как указал кузнец.
Миновал кукурузное поле, потом пастбище, пока не въехал на совершенно дикий участок. Дороги тут не было. Каждый мог ехать тут в любом направлении с одинаковым успехом. Потому я не удивился, заметив неподалеку какого-то всадника, двигавшегося в том же направлении, что и я. Он тоже заметил меня и подъехал.
— Доброе утро! — приветствовал он меня, к моему удивлению, на чистейшем арабском.
— И тебе Бог посылает доброе утро, — отвечал я приветливо.
Всадник мне понравился. «Это явно небогатый человек. Конь у него из дешевых, и одеяние более чем скромное, но на удивление чистое и опрятное для этих мест. А конь хоть и не упитанный, но явно ухоженный». Щетки и скребницы восполняли нехватку соломы. Знатоку животных такое сразу бросается в глаза. Молодой человек был хорошо сложен, а лицо, обрамленное аккуратной бородкой, было таким открытым и приветливым, что я нисколько не опечалился, что он своим появлением нарушил ход моих мыслей.
— Вы говорите по-арабски? — продолжил он разговор.
— И с большой охотой.
— А не могли бы вы сказать, откуда путь держите?
— Из Кушукавака.
— Спасибо.
— Может, вы хотите присоединиться ко мне?
— Посчитал бы за милость с вашей стороны принять меня в попутчики.
Его приветливость исходила от чистого сердца. Я спросил его, почему ему пришло в голову обратиться ко мне по-арабски. Он указал на моего вороного:
— На таком жеребце может скакать только араб. Это настоящий пустынный жеребец. Красные ноздри! Его матерью была случаем не кобыла Кохели?
— У вас верный глаз! Его родословная именно такова, как вы говорите.
— Вы счастливый и богатый человек. Но копыта подсказывают мне, что он родился в песчаной, а не в каменистой пустыне
— И это верно. А эта суровая местность — не ваша ли родина?
— Да.
— Как же вы научились так тонко различать арабскую породу?
— Я хаджи. После паломничества поехал в Таиф, где изучал коневодство на заводах шерифа Мекки.
Мне была известна эта элитная кавалерия, и уровень постановки коневодства там был весьма высок. У султана были лучшие в мире конюшни. Неудивительно, что этот молодой человек отточил там свое мастерство. Было весьма любопытно видеть перед собой бывшего кавалериста из Мекки.
— Я почему вы там не остались? — спросил я его. Он покраснел, потупил взгляд, потом глаза его загорелись, он глянул на меня и произнес только одно слово:
— Махабба 16 .
— Надо же!
Я произнес слова эти сочувственно, но на его лице отразилась такая грусть, что мне больше не захотелось томить его душу, поэтому я увел разговор в сторону.
— Насчет лошади вы догадались верно, а вот в отношении всадника ошиблись.
— Как? Вы что, бедуин?
— А что, я сижу на лошади как бедуин?
— Да нет, вашу посадку я заметил сразу, как только вас увидел.
— И удивились?
— Да.