Саймон не отрывал испуганных глаз от Келли.
— Так, так, так, — вымолвил Дух, и дверь захлопнулась.
Настоятель пришел в себя.
— Он — он целитель, — медленно произнес настоятель. — Я — я привел его — осмотреть твоего друга.
Выражение лица Саймона не изменилось, а на лице Духа читалось неистовое ликование.
— Он может меня видеть! — воскликнул он.
— Тише! — прикрикнул на него настоятель. Он поднес трясущуюся руку ко лбу. Это уж слишком, подумал он, да, слишком! — Ты должен идти, — обратился он к Саймону.
— Зачем? — спросил Дух.
Саймон не сдвинулся с места. Он медленно перевел взгляд на Кита.
— С твоим другом все будет хорошо, — заверил его настоятель.
— Ступай, пока директор не начал задавать неприятные вопросы.
— Погоди минутку, — вмешался Дух. — К чему такая спешка? Где пожар? Я не вижу дыма.
Он переместился к двери, оказавшись между нею и Саймоном. Мальчика начало сильно трясти.
— Прочь с дороги, — велел настоятель.
— Не забывай о хороших манерах, — укорил его Дух. — Может быть, наш маленький друг сможет помочь нам в нашем предприятии.
— Нет, — отрезал настоятель.
— Нет? — повторил Дух. — Что нет?
— Нет, он не поможет. И нет никакого предприятия.
— Погоди-ка минутку.
— Оставь нас, — приказал Саймону настоятель.
Саймон взглянул на дверь. Дух улыбнулся.
Окончательно потеряв терпение, доктор Ди подошел к двери. Поколебавшись секунду, он протянул руку к дверной ручке, и рука прошла сквозь Духа. Тот зашипел и выгнулся, и комната тоже выгнулась. Лицо настоятеля скривилось от муки, но он открыл дверь.
— Уходи! — крикнул он Саймону.
Саймон остался стоять на месте, на его лице тоже изобразилась мука.
— Кит, — прошептал он.
На лбу у настоятеля выступили капельки пота.
— Я позабочусь о Ките! — закричал он. — Иди и уладь дело с директором. Сделай это для Кита!
Саймон вылетел за дверь, и она захлопнулась за ним.
— Не очень-то это было любезно, Джон, — упрекнул его Дух, придя в себя. Его корчило от шока. — В какую игру ты со мной играешь?
— Ни в какую, — ровно произнес настоятель, поглаживая руку, которой открыл дверь. — Я больше не играю в твою игру.
— Не играешь? — переспросил Дух, и в чертах его теперь читалась угроза. — Ну, это мы еще посмотрим.
— Ты должен уйти, — сказал настоятель. Ему вдруг стало спокойно, как будто рассеялся густой туман в голове.
— Никуда я не уйду, — заявил Дух, кружа вокруг настоятеля. — Мы же заключили договор, помнишь?
— Нет, — возразил настоятель и поднял руку. — Vade, — приказал он.
— Мы так не договаривались…
— Procul este…
— Ты не можешь так поступить…
— Procul este, — повторил настоятель.
Он медленно повернулся кругом, вытянув руку в сторону Духа. Лицо Духа исказилось.
— Джон, Джон, — протестовал он. — Ты же не можешь так поступить со мной — с нами.
В его голосе впервые прозвучал страх. Настоятель на минуту замешкался, и Дух засмеялся.
— Ты не сможешь это сделать. Ведь ты мечтал об этом всю жизнь!
Настоятель сделал глубокий вдох и завопил изо всей мочи:
— Убирайся! Изыди!
И сразу же комната завертелась, и вместе с ней — Дух. Он все кружился и кружился, ужасно исказившись, а потом стал превращаться в животных, которых настоятель уже видел раньше: льва, тельца и орла, и при этом слышались кошмарные вопли и вой, словно это стенали все души в аду.
— Ты — не — можешь — это — сделать! — вскричал Дух, и комнату затопил зеленоватый, мертвенный свет.
Доктор Ди почувствовал резкую боль в руке, и Дух исчез. Комната сделалась удивительно пустой и тихой, в ней воцарился покой.
У доктора Ди дрожали колени. Добредя до деревянного стула у кровати, он сел. Порывшись в поисках носового платка, он приложил его к лицу. Келли ушел. В конечном счете оказалось, что от него можно освободиться. Единственное, что хотел знать настоятель, — это чего хочет он сам. Но сейчас он был изможден и окончательно лишился сил. Он вытер лицо платком, и понемногу дыхание восстановилось.
До него донесся стон с кровати. Кит проснулась и пыталась сесть в постели. Она держалась за бок, пальцы ее ощупывали незнакомые полосы разорванной простыни, которые настоятель использовал в качестве бинтов. На лице ее выразился страх, когда она поняла, где находится. Потом она встретилась взглядом с настоятелем и задохнулась, упав на подушки. Он наблюдал за ней, лицо его было серьезно.
— Я полагаю, — сказал он, — что тебе бы надо кое-что объяснить.
3
Саймон выбежал во двор и огляделся с безумным видом, жадно глотая холодный, чистый воздух. Было темно, тихо падали снежинки. Саймон забыл, что ему нужно сделать. Он опрометью бросился к церкви, потом остановился. Развернулся и побежал к школе. И со всего размаху врезался в мастера Грингольда, младшего учителя.
Учитель схватил его за плечо.
— Смотри, куда идешь, — сказал он. — Что такое?
Саймон смотрел на него, как будто ничего не понимая.
— Что с тобой такое? — спросил учитель. — Где Кит?
— Кит? — с глупым видом повторил мальчик.
Учитель потряс его за плечо.
— Да, Кит. Он на ужине?
Саймон медленно припоминал, что должен сказать.
— Боль в боку, — запинаясь, вымолвил он, дотрагиваясь до своего собственного. — Он… лежит.
— В лазарете?
Саймон кивнул.
На лице учителя появилось испуганное выражение. Как только в школе кто-нибудь заболевал, болезнь распространялась, как лесной пожар.
— Ты был с ним? — спросил мастер Грингольд, попятившись, и Саймон снова кивнул.
У него зубы выбивали дробь.
— Тогда ты должен оставаться в своей постели. Я сам скажу директору. Ступай немедленно! — Резко повернувшись, он направился к Большому залу.
Мысли Саймона кружились, как снежинки. «Кит», — подумал он. Кит его друг, а Саймон его покинул. Он подумал о присутствии зла — этот человек и не человек в комнате, и задрожал. Он не знал, что делать. Он подумал о матери. Но это будет завтра, а не сегодня. Завтра он увидит маму и все ей расскажет, а она всегда знает, что делать.
4
Кит давно уже замолчала, окончив свой рассказ, а настоятель не говорил ни слова. Он слушал, прикрыв глаза и соединив кончики пальцев.
— Так, — произнес он наконец, испустив протяжный вздох. — Когда твоего отца казнили, еще до твоего рождения, мать верила, что единственный способ сохранить его земли и титул — это представить наследника.
— Да, — подтвердила Кит несчастным, тихим голоском.
— Им необходим был сын, а когда родилась ты, мать назвала тебя Кэтрин, но вскоре стала называть Кит. Это уменьшительное от имени Кристофер.
— Да, — повторила Кит.
— Так, — пробормотал настоятель.
Кит была бы последней из рода Морли. Женщины не могли унаследовать землю и прочую собственность. А если и становились наследницами, то их быстро выдавали замуж за кого-нибудь, кто забирал у них все. Королева Елизавета позаботилась бы о том, чтобы девушку обвенчали с каким-нибудь протестантом, и он бы получил земли Морли. Эндрю Морли и его жена были пламенными католиками. Они, как и многие, жили в надежде, что королева выйдет замуж за католика и Англия вернется в истинную веру. Или что она умрет, и тогда на престол взойдет католический монарх.
— А потом умерла твоя мать…
— Да, сэр, до того, как на меня надели штаны.
Пока на мальчика не надевали штаны, детей обоего пола одевали одинаково.
Помещичий дом, принадлежавший Морли, стоял обособленно среди вересковых пустошей Ланкашира, а мать Кита после смерти Эндрю Морли никогда не выезжала из дому. Уже лишившись всего, кроме дома и земель, она полагалась на преданность нескольких слуг. Когда явились члены церковной коллегии, у них на руках имелось королевское разрешение воспитывать наследника Морли в протестантской вере.
Поразительная история, просто поразительная! Настоятель подумал о том, чтобы рассказать ее Оливеру Картеру, и чуть не засмеялся. Кит — самый блестящий ученик в школе, на которого они возлагают самые большие надежды.
«Жены ваши в церквах да молчат» — припомнил он. — Первое послание к коринфянам, глава 14, 34.
— И никто никогда не узнал, — произнес он вслух.
Кит пожала плечами, устраиваясь поудобнее на подушках, чтобы уменьшилась боль. До сих пор она никогда не болела и не была ранена. Мальчики никогда не купались и не одевались при всех. Киту удавалось скрывать свое изменяющееся тело, туго перебинтовывая маленькие груди. От занятий фехтованием и от стрельбы из лука мускулы у нее стали как у мальчика. Она научилась подражать мальчишескому голосу, когда говорила или пела. Ни у кого не возникло и тени сомнения. Да и с какой стати? Она бы могла сколько угодно хранить свою тайну, поступить в Оксфорд, стать законником…