Эта «Толичка» увидела, сразу пальцы разжала: решила, что я – прикрытие. Бородавка с возмущением, не спеша привела себя в порядок, направилась ко мне, так и не подошедшему, взяла под руку. Повела к выходу. Сдачу не получила, но продукты-таки урвала. (С тех пор я не раз видел ту испугавшуюся румяную женщину. Стыдно было попадаться ей на глаза.) Выйдя из павильона, устало, хмуро попросила:
– Погоди, проведи за ворота... – И добавила: – Ну, хуна!.. – Это о напарнице своей, предавшей. – Рыло начищу...
За воротами обнаружился Рыжий. Как я понял, случайно. Он никогда не помогал сожительнице, брезговал. Обрадовался мне:
– А, детеныш!.. Маню мою снял!..
– Если бы не он, была бы уже в «обезьяннике», – сердито поведала Маня – Наташка. – Райку, сволоту, порву...
Два товарища Рыжего – пожилые мужики вполне опустившегося, похмельного вида, с вялым любопытством глянули на меня. Прилично одетый, не жаждущий выпивки сопляк не мог быть своим.
– Ну, все, все... – отмахнулся от зазнобы Рыжий. – Не нуди. Поделись с детенышем довольствием...
Бородавка и впрямь полезла в авоську. Я останов вил.
– А что, Толянчик, может-таки сделаем из тебя человека?
Это уже было интересно: воспитатели перспективные.
– Валет вчера освободился. У меня пока очухивается. «Катала» авторитетный. Из тебя исполнителя сделает (шулера, значит). Хочешь?
Так, занятно стало.
– Хочу, – говорю.
– Таланта и терпения хватит – партнерами станете.
Валет, лысый бледный крепыш, глядящий исподлобья стылым взглядом, выслушал Рыжего. При этом глядел на меня не мигая. Сказал:
– Не потянет. Сырой.
– За детеныша я отвечаю. – Рыжий не просил, советовал товарищу.
– Ну давай, сдавай, – очень снисходительно уступил Валет.
– Почем? – уточнил я.
Валет не выдал удивления, только снова вперил в меня змеиный взгляд.
– А говоришь: «Сырой»! – обрадовался Рыжий.
Нет, в партнеры Валета я бы не взял. Через полчаса игры он и сам понял, что проситься не следует. Неожиданно отбросил карты и без эмоций сообщил:
– Его надо свести с Маэстро. – И к Рыжему: – Где ты его подобрал?
Рыжий лукаво и гордо улыбался. Ответил:
– Наш человек.
Черт возьми!.. Мне это было приятно.
Так я стал в этом доме своим. Рыжий звал меня детенышем, но уважал. И все уважали. Всякий раз, когда на хату забредал кто-то свеженький, то ли из освободившихся, то ли редкий гость, и, видя карты, рвался в бой, искал партнера. Рыжий, а за ним и другие, отмахивались:
– Вот тебе пацан. «Хлопнешь» – дадим другого.
Деньги, выигранные в этом доме, обычно в нем и оставались. Шли в общак и быстро пропивались. Случалось, крупные деньги.
Что тянуло к Рыжему? В душную, опасную атмосферу его квартиры, которая к тому же, как выяснилось, состояла на учете в милиции. В качестве «малины».
Сложно сказать... Во-первых, люди, завсегдатаи. Это были одесситы. Из классических. Еще не отошедшие, но уже отходящие. Непростые, рисковые, нагоняющие жуть одним своим видом, но – разные, сочные, интересные. Эти люди уважали меня. Не понимал за что, но чувствовал: не только за карты. Они решали свои рисковые дела, не опасаясь моего присутствия, и это тоже льстило. И было приятно лезть в их дела, нахально давать советы, говорить им грубости... Все это почему-то мне прощалось, только отмахивались:
– Детеныш...
Но главная причина моей привязанности к этой точке – сам Рыжий.
Рыжий был... интеллигентным человеком. Сложно объяснить. И воспитание, и образ жизни были далеки не только от интеллигентного, но даже от добропорядочного... Но это было так. И неспроста в квартире его можно было встретить и члена Союза художников, и дипломата, и даже эстетствующих иностранцев. (Был случай, к Рыжему угодили французы, художники. Напились до чертиков. В два часа ночи остро встала проблема со спиртным.