На стене – неожиданный портрет Пушкина в раме. Все вещи (и Рыжего, и Бородавкины, и их приятелей), не имеющие отношения к текущему сезону, – в маленькой комнате на полу. Беспорядочной кучей.
С Рыжим подружился я в самом начале своей деятельности. Возвращался вечером с Ланжерона (на этом пляже – свой клуб – самый любительский, но славящийся высокой техникой игры), вдруг на выходе из Купального переулка – два милиционера пытаются повязать старика-алкаша. Старик капризничает, не хочет в распахнутый «бобик». Прохожу себе мимо. Вдруг старик кричит:
– Толян, мать твою!.. Совсем скурвился!..
Я споткнулся, всматриваюсь в алкаша – не узнаю. А тот мне:
– Так и будешь смотреть, как батю упекут?!
Осторожно подхожу, присматриваюсь. Милиционеры тоже замерли, обернулись ко мне.
– Ваш отец? – спрашивают без подозрения, с удивлением скорее.
Ничего понять не могу, молчу.
– Ты еще откажись!.. От отца родного, гаденыш!..
– Мой, – говорю.
Патруль старика выпустил, тот на стену повалился и продолжает меня материть.
Доставил я Рыжего домой. Он не таким уж пьяным оказался, извинился вполне вежливо, объяснил: ничего не оставалось, как на случайного прохожего понадеяться. С именем – угадал просто.
В квартире публика мне не удивилась. Рыжий весело рассказал, «как мы ментов кинули». И это никого не удивило. Я, конечно, сразу ушел. Сдал с рук на руки потасканной блондинке с бородавкой над губой, и поскорее – на воздух. Тяжкий дух в помещении. И люди – тяжкие. Хотя пара рож – серьезно-уголовные. Такие пригодиться могут.
Через месяц, опять же случайно, почти против воли своей, подругу его выручить довелось.
Дело было на Привозе. Наташка-Бородавка имела много специальностей, одна из них «продуктовая кидала». Техника кидания следующая: Наташка устраивается в очереди за какой-нибудь пищевой продукцией. Неважно – какой. Главное, чтобы продавец была женщина и обязательно – не городского, неискушенного происхождения. Подходит очередь – Бородавка просит, например, полкило сливочного масла. Пока продавец взвешивает, покупательница, попробовав масло, решает купить килограмм. Все эти пробы, размышления, просьбы увеличить вес, проходят под мельтешение двадцатипятирублевой купюры, зажатой в руке Бородавки. Можно решиться еще грамм на триста. Не помешает.
К тому моменту, когда приходится рассчитываться, купюры в руке уже нет. Продавщица взирает непонимающе. Покупательница – тоже. Дескать: деньги – уже у вас. Продавщица, разумеется, удивляется. Заглядывает в свой шкафчик, но это ничего не проясняет: купюра популярная. Покупательница даже слегка возмущена. Но продавец – в сомнении. Разрешить его помогает стоящая следующей в очереди солидная импозантная дама бальзаковского возраста. Подтверждает, что деньги продавцом получены. Бородавка, мало того, что имеет продукт, так еще получает сдачу. И отойдя, выказывает недовольство. Впрочем, недолго. Потому как предстоит дележка с «бальзаковской» сообщницей. Делятся после каждой успешной операции – не доверяют друг другу.
Прохожу между рядами, возвращаясь из мясного павильона. (Получил давний долг с азартного рубщика мяса.) В молочном отделе гвалт. Бородавку с помощницей выловили. Не то чтобы выловили – скорее просто узнали. То ли с продавщицей ошиблись, то ли – подсказал кто. Дамочка в белом халате – румяная, здоровьем пышущая, из-за прилавка за рукав Наташку ухватила. Цепко так держит, та никак не вырвется. Да и нельзя слишком вырываться: «рожу» надо делать, что ты прав. Сообщницу оттерли; та и сама не против устраниться
– сдрейфила. Я бы мимо прошел. Да она, Бородавка, приметила. Кричит поверх голов:
– Толичек, ты смотри, что делается?! Иди поговори с этой...