Нет, не пытайся отрицать! Я докажу свою правоту одним-единственным поцелуем! — И Реймонд обошел кресло неслышно и грациозно, словно огромный хищник, не спуская с Фионы алчно горевших глаз. — Мне нравится то, что с тобой можно говорить откровенно, не играя словами. — Он с удовольствием следил, как проступает замешательство на этом прелестном лице. Никогда в жизни ему не приходилось встречаться с женщиной, так снисходительно относившейся к слабостям других людей и столь строго судившей саму себя. Он заставил себя замереть на месте, чувствуя, что еще немного — и ему станет не до разговоров. — Почему ты не призналась мне, что это был Йен?
— Потому что этот подонок не достоин того, чтобы я о нем вспоминала! — надменно отчеканила чародейка.
Реймонд подумал о том, что нынешняя резня запросто могла быть отголоском этой трагической истории. Но сейчас ему было не до вражды между кланами. Сейчас его интересовала только Фиона.
— Почему бы тебе не простить его?
— Потому что я не хочу его прощать!
— Еще как хочешь! Ты больше всего на свете хотела бы навсегда позабыть эту боль! — Он ласково взял ее лицо в ладони и повернул к свету, любуясь тонкими чертами. — Я читаю это в твоих глазах, Фиона. Обида разъедает твою душу, как огромная язва! Ты лишаешь Йена своего прощения потому, что он ушел от наказания, а ты — нет!
Чародейка зажмурилась, впитывая в себя тепло рук Реймонда, омывавшее ее измученную душу и побуждавшее мечтать о тех простых радостях жизни, которых она лишилась навсегда.
— Ты ничего об этом не знаешь, — выдохнула Фиона еле слышно.
— Зато я знаю, что ты сполна искупила свою вину. Так же, как и он.
Она сердито фыркнула и вырвалась.
— Признайся, Фиона! Ты бы хотела, чтобы он пострадал наравне с тобой! Но пока ты не дашь свободу Йену, ты не освободишься сама!
— Это слишком трудно. Он вышел сухим из воды, а я получила клеймо на всю жизнь!
— Знаю!
Она устремила на Реймонда напряженный взгляд.
— Я знал это еще с той ночи в пещере! Коннал мне рассказал.
Фиона кивнула, вспомнив их ночную вылазку.
— Покажи мне их, — сказал Реймонд.
— Ни за что! — Фиону явно оскорбило это предложение.
— Покажи сама, не то я добьюсь своего силой! — пригрозил де Клер.
— Только попробуй говорить со мной в таком тоне — и глазом моргнуть не успеешь, как превратишься в бревно! — Но Реймонда нисколько не смутила ее угроза, и Фиона растерялась: — Ну пожалуйста, Реймонд! Не надо! Они слишком уродливые!
— Ничто в тебе не сможет меня оттолкнуть! Обидно видеть, как такая сильная женщина унижается из-за каких-то шрамов! Тебя ведь не оттолкнуло вот это! — И он провел пальцами по глубокому шраму, уродовавшему его щеку. — Я видел, как ты переносила нападки и ненависть окружающих. Ты вела себя как королева. Так почему ты считаешь, что какие-то шрамы на спине не позволяют тебе больше быть женщиной?
— Потому что так оно и есть! — выкрикнула Фиона и без сил рухнула в кресло. Слова полились потоком, однако ей не хватило смелости поднять голову и посмотреть де Клеру в глаза. — Все эти годы я молила о том, чтобы ненависть ушла из моего сердца навсегда. Я мечтала о том, что когда-нибудь смогу вспоминать об этом без гнева и обиды, а лишь с сожалением и грустью. Я клялась, что пересилю свой позор. Я заслужила наказание. Но я не заслужила этой ежедневной пытки за то, что любила кого-то всем сердцем. Я была глупой девчонкой… — У нее вырвалось сдавленное рыдание.
Фиона подняла голову, и Реймонд увидел, что она плачет. Впервые за все это время. Он встал на колени, взял ее руки в свои, а Фиона тихо плакала, не стыдясь своих слез. Его сердце обливалось кровью от этих жалобных звуков.
— Ты не заслужила этого, Фиона, но теперь все кончено. Прости себя, как ты прощаешь других!
Она посмотрела на него сверху вниз, но так ничего и не ответила, не в силах преодолеть душившие ее рыдания.
— Все кончено, — повторил де Клер.