И! Обрати внимание! Надо подчеркнуть нелогичность рассуждений идеологов рыночной реформы.
Они сами дают оценку влияния гонки вооружений на хозяйство СССР, утверждая, что «нормальной» экономикой, не подчиненной целям обороны, было лишь около 20 % народного хозяйства.
Запад же, дескать, подчинял внеэкономическим критериям не более 20 % хозяйства. Таким образом, демократы говорили, что прямо «на прилавки» работала лишь 1/5 нашей экономики — против 4/5 экономики всего капиталистического мира.
Так и сравнивать по эффективности надо было именно эти две системы. И сказать, что плановая система «наполняет прилавки» хуже, чем рыночная, — значит просто отказаться от всех норм рационального мышления и от всяких следов интеллектуальной совести.
И еще добавлю… Ты заметил, что в Москве народ окурки подбирает? Знаешь, почему? А потому, что в нашем плановом хозяйстве всё заранее предусмотрено. Так что все шесть табачных фабрик, расположенных в РСФСР, одновременно закрылись на капитальный ремонт…
— Но постой, постой… вот Яковлев же говорил, что мы всегда стояли перед катастрофой. Прежде всего экономической…
— Он не просто лжец, а сознательный вредитель!
Согласно всем главным показателям, прежде всего по инвестициям, призрак катастрофы в середине 80-х годов мог привидеться только в больном воображении. Никаких признаков коллапса, внезапной остановки дыхания хозяйства, не было. Даже у тех, кто в этот назревающий коллапс верил, это были лишь предчувствия, внушенные постоянным повторением этой мысли «на кухнях». Достаточно посмотреть на массивные, базовые показатели, определяющие устойчивость экономической основы страны. Никто в этих показателях не сомневался и не сомневается.
Исключительно важно подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной. Падение темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление подъёма уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его подъема.
Отсутствие кризиса было зафиксировано не только в докладах ЦРУ, но и в открытых работах американских экономистов, например американских экономистов М. Эллмана и В. Конторовича, специализирующихся на анализе советского хозяйства, авторов вступительной статьи к книге «Дезинтеграция советской экономической системы»: «В начале 80-х годов как по мировым стандартам, так и в сравнении с советским прошлым дела… были не столь уж плохи».
Ухудшаться они стали именно под воздействием вносимых в ходе перестройки изменений, с энтузиазмом встреченных интеллигенцией. По данным тех же американских экономистов, «если в 1981–1985 гг. среднегодовой бюджетный дефицит составлял всего 18 млрд. руб., то в 1986–1989 гг. — уже 67 млрд.
В 1960–1987 гг. в среднем за год выпускалось в обращение 2,2 млрд. руб., в 1988 г. — уже 12 млрд., в 1989 г. — 18 млрд., а в 1990 г. — 27 млрд. руб.».
Ты понял, нет?
— Ёкарны бабай… а в журнале «Огонёк» про это ничего не написано… — удивился Вася.
— Эх ты, тютя… а ещё инженер. Ну ладно, давай ещё наливай… — похлопал его по плечу Тизяков.
— Сколько?
— Ты что, краёв не видишь?
20 августа 1991 года. Двадцать три часа двадцать минут. Москва, улица академика Скрябина, дом 19
— Открывай! — гулко разнёсся удар по железным глухим воротам…
— Кого там черти принесли? А ну, проваливай, а не то я… ох, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, Помилуй нас… сейчас, сейчас, сей момент открою…
— Извините, я ненадолго… где тут сектор А12, место 1432?
— Вот сюда, сюда извольте, по асфальтовой тропиночке, до второго поворота, а там всё левее, левее… Не извольте беспокоиться… Господи! Господи, Помилуй! — Кладбищенский сторож повидавший на своём веку всякого — юркнул в свою сторожку, заперся изнутри, привалил дверь столом и занавесил оконце. После этого сел на корточки в угол, обхватил голову руками и стал мелко-мелко дрожать…
Над головой человека, шедшего по дорожке, смыкались ветви старых берёз, сквозь которые пробивался отблеск огней огромного города… Но здесь, где кончались земные дороги, было глухо и безмолвно. Даже листва шелестела совсем уж беззвучно.
В такт шагов человек стал говорить странные тихие слова:
«Ну, здравствуй, Нателла, звёздочка моя… Молодец Серго, сынок. Всё ухожено, слушай, и лавочка есть, и столик. Я посижу, ладно?» — сказал он молча, про себя.
И человек потом долго ещё сидел на лавочке, говоря слышные только им двоим тихие слова, нежно, ласково поглаживая кончиками пальцев холодную гранитную плиту…
Байки про Берию-2.Берия на документах подписывался так: «Л.П.»
Позывной у Берии во время войны был — «Товарищ Павлов».
В поездках Берию часто сопровождал охранник Т.
Он сидел на переднем сиденье рядом с шофёром и имел обыкновение в пути немедленно засыпать.
Кто-то из членов Политбюро, ехавший с Берией на заднем сиденье, заметил:
— Товарищ Берия, я не пойму, кто из вас кого охраняет?
— Это что, — ответил Лаврентий Павлович, — он ещё мне и свой пистолет в плащ сунул — возьмите, мол, на всякий случай!
Конструктор артиллерийских систем В.Г. Грабин рассказывал, как в канун 1942 года его пригласил Берия и сказал:
— Ваша пушка спасла Россию. Вы что хотите — Героя Социалистического Труда или Сталинскую премию?
— Мне всё равно. Мне за Россию было обидно.
Дали Грабину и то, и другое.
Однажды Берия вызвал к себе Н.К. Байбакова, молодого, тридцатитрёхлетнего наркома нефтяной промышленности СССР, с которым вместе они на глазах потрясённых немцев выводили из строя нефтяные скважины Майкопа:
— Знаете что, я думаю, что вам надо взять под своё управление заводы по производству топлива из газового конденсата…
Байбаков, и так зашивавшийся со своим объемом дел, ужаснулся:
— Но я нарком нефтяной промышленности! А эти заводы — это химия, это не моё дело…
Берия, совершенно спокойно, уточнил:
— Во-первых, и не моё. Во-вторых, я сам знаю, кто нарком какой промышленности… Но Советскому Союзу нужна продукция этих заводов. Так что включайте в состав своего Наркомата Главгазтоппром и считайте это дело своим.
— Но, товарищ Берия… Боюсь, что я не справлюсь!
— Э, товарищ Байбаков — вам гордиться нужно тем, что вам доверяют, а не ныть! Глаза боятся — руки делают… Я вам помогу. — И действительно, помог.
Однажды товарищ Сталин спросил товарища Молотова:
— Вяча, как идут дела по атомному проекту?
— Ты знаешь, Коба, — я большевик. Я живу для Партии, и я умру для неё на любом посту. Но, Коба… И Партии, и Советскому Союзу будет лучше, если эту работу мы поручим товарищу Берии!
Сталин, говоривший с Молотовым до этого очень спокойно, вскипел, ударил кулаком по столу:
— Берии? И это Берии?! Металлургия? Берия! Топливная промышленность? Берия! Производство вооружения? Берия! Танки — Берия! Да, забыл — еще и Наркомат внутренних дел на нём! Маленков завалил выпуск самолётов — передадим это дело Берии! Каганович расписался в своём бессилии организовать военные перевозки — поручим их Берии! Когда это всё закончится?!
Молотов тоже повысил голос:
— А кому тогда? Вознесенскому? Так он только хорошо справляется с теми делами, которые знает, а новое дело не потянет и замордует нас вопросами. Маленкову? Превратит дело в бумажную волокиту… Может, Хрущёву? Так мы будем иметь не бомбу, а поленницу дров, которые он там наломает!
Сталин тяжко вздохнул:
— Знаешь, Вяча, — дай нам бог на своем посту умереть не от безделья, а то мы ещё до этого задавим Берию своей немощностью…
В этот же вечер Берия принимал дела по атомному проекту.
Рассказывают, что Берия читал по пятьсот страниц текста в день, причём очень внимательно и тщательно…
Однажды к Берии пришёл на прием разгневанный начальник строительства комбината 813-го газодиффузного завода по разделению изотопов, Петросьянц.
Госплан не утвердил его заявки на снабжение — сопроводив её такими комментариями Вознесенского: «Невыполнимо! Петросьянц считает, что мы уже построили коммунизм!»