Ничего? (Снисходительно смеется. Вдруг нервно.) Ничего? (К Камергеру.) Ничего?
КОРОЛЕВА. Ничего...
КАМЕРГЕР. Абсолютно ничего, ваше величество. В сущности, если можно так выразиться, - ничего.
Молчание.
КОРОЛЕВА. До чего же она робкая... Такая милая, тихая. Вот только, если бы хоть изредка отвечала нам. (К Ивонне.) Ты бы хоть изредка отвечала, моя птичка. Это же нетрудно. Следует хоть иногда что-нибудь сказать, детка, этого требуют приличия, элементарные приличия. Ты же, наверное, не хочешь нарушать приличия... Что? Ну, что будем делать? Чем теперь займемся? А?
КОРОЛЬ. Ну?
КАМЕРГЕР. А?
ИВОННА (молчит).
КОРОЛЬ. Ну, так как? Ничего? Нельзя же не знать чего ты хочешь! Нельзя целый день бродить по дому и ничего не делать - ничего! Это же скучно. Ведь скучно же. (Ошеломленно смотрит на всех.) Скучно! Побойтесь Бога!
КАМЕРГЕР. Скучно!
КОРОЛЕВА. Боже милостивый!
ВАЛЕНТИН (входя). Ваше высочество, пришел доктор, ожидает в галерее.
ПРИНЦ (к Ивонне). Пойдем, побеседуем с доктором. С вашего позволения!
ПРИНЦ и ИВОННА идут к дверям.
КОРОЛЕВА. Филипп! Прошу тебя на минутку! Филипп! (Принц возвращается. Королева - к придворным.) Оставьте нас, господа, нам необходимо поговорить с нашим сыном.
Придворные отходят в сторону.
Филипп, тебе не на что жаловаться, мы уважаем твои чувства. Приняли бедную птичку как отец и мать. Только нельзя ли как-нибудь повлиять на нее, чтобы стала пообщительней? Сегодня за ужином опять молчала. И за обедом молчала. Молчала также за завтраком. И вообще, все время молчит. На что это похоже и как мы выглядим из-за этого ее молчания? Филипп, ведь нужно соблюдать приличия.
ПРИНЦ (саркастично). Приличия!
КОРОЛЕВА. Филипп, сын мой, разве мы не отнеслись к ней сердечно, как к дочери? Разве, невзирая на многие недостатки, не любим ее за то, что она любит тебя?
ПРИНЦ (угрожающе). Вот и любите ее! Любите! Во всяком случае - я бы не советовал вам не любить ее! (Выходит.)
КОРОЛЕВА. Господи, просвети, Господи, укажи путь! Игнаций, может, ты недостаточно тепло к ней относишься - она тебя боится.
КОРОЛЬ. Боится... А как она шныряет по углам и все в окна выглядывает, то в одно, то в другое. И ничего. (Удивленно.) И ничего более! Она все окна нам высмотрит. Боится... (К Камергеру.) Дай-ка мне донесения! Вот, Франция опять бурлит! (Про себя.) Боится, а чего - сама не знает? Чтобы меня бояться? (К Королеве.) И ты тоже - все хороводы вокруг нее водишь. (Передразнивает.) Грушечка, пирожное... Будто хозяйка пансионата.
КОРОЛЕВА. Да, зато ты ведешь себя с ней абсолютно непринужденно прежде, чем заговорить, обязательно сглатываешь слюну. Может, думаешь, это не слышно. А говоришь с ней так, словно боишься ее.
КОРОЛЬ. Я? Словно боюсь? Это она боится. (Тише.) Шельма.
КАМЕРГЕР. Наверное, величественность вашего величества вселяет в нее робость, что меня вовсе не удивляет, поскольку и сам я порой испытываю священный трепет. И, тем не менее, я бы полагал полезным, если бы ваше величество соизволили поболтать с ней наедине... Вселить в нее большую уверенность...
КОРОЛЬ. Это я должен с ней наедине? С этой цацей?
КОРОЛЕВА. Прекрасная мысль. Ее нужно постепенно приручать - сначала где-нибудь в сторонке, наедине, а потом она привыкнет к нам, так мы поможем ей освободиться от ее невероятной замкнутости и робости. Игнаций, отнесись к этому серьезно. Сейчас я под каким-нибудь предлогом пришлю ее сюда. Филипп как раз беседует с врачом. Я ее пришлю как бы за мотком шерсти, а ты отнесись к ней по-отечески. (Выходит.)
КОРОЛЬ. Ты, камергер, иной раз такое ляпнешь, - ну о чем я стану с ней говорить?
КАМЕРГЕР.