Содержание:
ВИТОЛЬД ГОМБРОВИЧ В ЛАБИРИНТЕ МНЕНИЙ - (вместо предисловия) 1
РАССКАЗЫ 1
Девственность 1
Банкет 5
Воспоминания Стефана Чарнецкого 6
Крыса 9
На лестнице черного хода 12
Приключения 16
Порнография - Роман 19
Информация 19
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 20
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 35
ИЗ ДНЕВНИКА 51
КОММЕНТАРИЙ К "ДНЕВНИКАМ" 66
ОБ АВТОРЕ 66
Девственность и другие рассказы.
Порнография.
Страницы дневника.
ВИТОЛЬД ГОМБРОВИЧ В ЛАБИРИНТЕ МНЕНИЙ
(вместо предисловия)
Писатель, завоевавший после второй мировой войны международную известность и безусловное признание у своих молодых польских коллег, для которых он - эмигрант с 1939 года - все же стал авторитетным мэтром, - Витольд Гомбрович начинал как типичный выходец из зажиточной шляхетской семьи. В литературных кругах было не принято поминать собственную родословную, но по этой самой причине он свое происхождение постоянно подчеркивал - выворачивать наизнанку узаконенные нормы поведения вообще характерно для его "метода". Гомбрович завершил курс права в Варшавском университете, затем изучал философию и экономику в Париже, но забросил многообещающую карьеру юриста сразу после литературного дебюта - сборника безумных новелл "Дневник периода возмужания" (1933). Не менее безумным оказался его роман "Фердыдурке" (1938) и пьеса "Ивана, принцесса Бургундии" (1938). Слово "безумный" здесь подразумевает лишь то, что Гомбрович будоражил читателя всякими дурачествами. И в самом деле, он вел игру, состоящую из бесконечных провокаций, и загонял читателя в угол, вынуждая его признавать самые неприятные истины. Склонный к философствованию, но совершенно чуждый всякого пиетета к университетской философии, Гомбрович и к литературе не испытывал особого почтения. Он презирал литературу как напыщенный ритуал и, даже обращаясь к ней, старался избавиться от всех ее предустановленных правил.
Чеслав Милош
"Независимая Польша: 1918-1939"
(в его "Истории польской литературы", 1969)
Не будем забывать, что Гомбрович писал в "Дневнике": "Я не верю в неэротическую философию". И если эротика - основа всего его творчества, то глубинная сущность эротики по Гомбровичу та же, что и у Жоржа Батая: в эротику замешаны ужас, распад, смерть и... святость - но лишь видимость святости. "Благочестие аб-со-лют-но необходимо: малейшие из самых маленьких радостей нельзя вкушать без благочестия", - говорит страшный и сардонический Леон в "Космосе". Было бы абсурдом сводить "Фердыдурке" к гомосексуальности, "Порнографию" - к эротическим опытам, "Космос" - к онанизму. Но гений Гомбровича самые абстрактные идеи воплощает в сопряжении с эротикой.
К. А. Еленьский
"Витольд Гомбрович"
("Три-квортерли", 1967, № 9)
Без сомнения, в маскараде Гомбровича немало от атмосферы 1930-х годов: "большие жесты" немого кино, дразнящий эротизм эстрадных ревю, беднеющие семьи, которые пока еще могут себе позволить содержать слуг. И интеллектуальная страсть к парадоксам...
Иржи Петеркевич
"Вилы и страх"
("Энкаунтер", 1971, март)
Гомбрович, не скрывая собственного имени, путешествует по своим романам в качестве рассказчика-взрослого, которого влечет к себе неоформленный, разомкнутый мир Юности. До тридцати лет в нас прибывает жизни, а после тридцати - смерти.
Юные существуют в своем особом времени, у них свой язык, отличный от языка старших.
В каждом из нас живет гадкий, неловкий, аморальный ребенок, который ковыряет в носу и обрывает мухам крылышки, пока благопристойно-взрослый экстерьер вежливо передает солонку.
И в самом деле, все герои Гомбровича способны совершать хорошие поступки лишь из страха перед дурными поступками. Абсолютная порядочность - это абсолютный маскарад.
Гэри Индиана
"Сердца как пята..."
("VLS", 1987, май, № 55)
"Порнография", написанная двадцатью годами позже, чем "Фердыдурке", - более традиционная и целостная вещь, совершенная по композиции и безукоризненно мрачная.
Гомбрович, этот апостол незрелости, с поразительной зрелостью подчинил и свои искания формы, и свои подсознательные комплексы принципам искусства, создав, как сказано в его собственном предисловии к английскому изданию, "благородный, классический роман..., чувственно-метафизический роман".
Не Пиррова ли это победа? Что если концептуальная стройность и драматургическая цельность "Порнографии" достигнуты за счет той честности, которая постоянно ощутима в сумбуре "Фердыдурке"? Ведь, проникая за воображаемый занавес, отделяющий его от военной Польши, и создавая за ним связное "классическое" действо, Гомбрович в определенном смысле прячется от нас; книга, подобная "Фердыдурке", существует в качестве фантастического комментария к реальному миру, в то время как "Порнография" - это мир в миниатюре, завершенный в себе и упакованный в свою завершенность как в целлофан.
Джон Апдайк
"Рассматривая Гомбровича"
("Нью Йоркер", 1967, 23 сентября)
Ничего общего с "порнографией" в традиционном смысле слова: всякий, кто немного знаком с клоунадами Гомбровича, сразу заподозрит подвох, едва бросив взгляд на заглавие. Во всем романе - ни одной реалистически изображенной сексуальной ситуации. Если можно говорить об интеллектуальной непристойности (которая здесь не исключена), то она и состоит в том, что роман не изображает ни одного естественного сексуального акта - ни между молодыми, ни между молодым и старым героями. Никакой сексуальной реальности. Весь секс в состоянии потенциального. Вот это-то Гомбрович и называет порнографией...
Ханс Майер
"Взгляды Витольда Гомбровича"
(в его книге "Очерки современной литературы", 1962)
Ни одна вещь Гомбровича не доставляет такого наслаждения, как "Дневник". Это самое объемное и протяженное во времени его сочинение: более 750 страниц, написанных в течение четырнадцати лет. Когда Гомбрович публиковал "Дневник" в номерах "Культуры", многие читатели приняли его за документальное произведение, за дневник писателя, который откровенно рассказывает о себе. Но даже случайному читателю быстро открывается, что "Дневник" нельзя приравнять к расширенной статье в биографическом словаре. Его рассказчик стилизован, он лишь приодет под Гомбровича, но не тождествен писателю.
И все же "Дневник" оставляет ощущение такой интимности, которая почти что несовместима с печатным станком. В этом смысле перед нами как бы догутенберговское произведение: оно обращается к читателю точно так же, как некогда обращался к своим слушателям сказитель в мрачных интерьерах средневековых покоев.
Ева Томпсон
"Витольд Гомбрович"
(монография; Твейн Паблишерс, 1979)
РАССКАЗЫ
Девственность
Нет ничего более искусственного, чем описания молодых девиц и те изысканные сравнения, к коим прибегают в этом случае. Уста как вишня, грудь как розочки, о, тогда б достаточно было купить в магазине немного ягод и цветов! Если б у губ и в самом деле был вкус спелой вишни, кто б тогда осмелился любить? Кто бы тогда соблазнился карамелькой - буквально сладким поцелуем? - Но тсс, довольно, тайна, табу, не будем больше о губах. - Через призму чувств локоть Алиции виделся то белым, гладким, девственным заострением, плавно перетекающим в более теплые тоны плеча, то снова, когда рука безвольно опущена - округлой сладкой ямочкой, тихим закутком, боковым алтариком ее тела. В остальном Алиция была похожа на любую другую дочь отставного майора, воспитанную любящей матерью в пригородном cottage . Как и другие - она временами задумчиво поглаживала локоть, как и другие - рано научилась водить носком туфельки по песку...
Но довольно об этом...