При чем все это? Речь идет о Торрансе! Все равно что о нем самом, о Мегрэ.
Торранс был свой, он...
Под маской внешнего спокойствия в нем кипело такое бешенство, что, расстегивая жилет, Мегрэ с мясом вырвал две пуговицы. И в этот миг он увидел то, чего не заметил раньше. Лицо его приобрело свинцовый оттенок.
На сорочке Торранса на уровне сердца темнело маленькое бурое пятнышко.
Горошина - и та казалась бы больше! Единственная капля крови, свернувшаяся в комочек величиной с булавочную головку.
Мегрэ потерянно взглянул на распростертое тело, лицо его исказилось невыразимым негодованием.
При всей мерзости содеянного преступник доказал, что изощренно владеет своим ремеслом. Ломать голову больше ни к чему! Мегрэ знал этот способ убийства, он читал о нем несколько месяцев назад в немецком криминалистическом журнале.
Сперва салфетка с хлороформом, которая в считанные секунды делает жертву совершенно беспомощной. Потом длинная игла, которую убийца неторопливо вводит между ребрами, нащупывая сердце. Чистая и бесшумная смерть.
Именно такое убийство было совершено полгода назад в Гамбурге.
Пуля может не попасть в цель или только ранить. Примером тому - сам Мегрэ. Выстрел производит шум, оставляет следы.
Игла, введенная в безжизненное тело, попадает в сердце.
Это безотказный, научный способ убийства.
Комиссару вспомнилась одна деталь. Вчера вечером, когда управляющий сообщил, что Мортимеры отправляются в театр, он, Мегрэ, сидел на радиаторе, грыз куриную ножку и так расслабился, что готов был уже отправить за ними Торранса, а сам остаться для наблюдения в отеле.
Эта мысль заставила его встряхнуться. С чувством неловкости он взглянул на убитого коллегу, на него навалилась какая-то слабость, и Мегрэ не отдавал себе отчета, что послужило ее причиной - рана, пережитое волнение или залах хлороформа.
Мысль начать обычное расследование в соответствии с установленным порядком даже не приходила ему в голову.
Перед ним лежит Торранс! Торранс, с которым он за последние годы расследовал столько преступлений, которому достаточно было сказать одно слово, подать знак, чтобы он все понял! Торранс, жизнь которого оборвалась на вздохе: его полуоткрытые губы все еще ловили глоток кислорода, глоток жизни!
Слезы не приходили, но Мегрэ чувствовал себя больным, разбитым, на плечи ему навалилась тяжесть, в горле застрял комок.
Он снова подошел к телефону, снял трубку и заговорил так тихо, что его дважды переспросили, какой ему нужен номер.
- Префектуру... Да... Алло! Префектура?.. Кто у телефона? Не слышу... Тарро?.. Послушай, малыш... Забеги к шефу... Да, к нему... Передай... передай ему, чтобы он ехал ко мне в "Мажестик"... Немедленно... Номер?.. Не знаю, но его проводят... Что?.. Нет, больше ничего... Алло!.. Что ты сказал?.. Нет, со мной ничего.
Он повесил трубку, потому что на другом конце провода начались расспросы: коллега счел, что голос у комиссара странный, а распоряжение, отданное им, и подавно.
Некоторое время комиссар стоял, бессильно опустив руки, избегая смотреть в тот угол, где лежал Торранс. В зеркале он увидел свое отражение и заметил, что салфетка уже насквозь пропитана кровью. Тогда он с трудом стянул с себя пиджак.
Когда час спустя начальник уголовной полиции в сопровождении служащего отеля, который довел его до номера, постучал в дверь комнаты, она только слегка приоткрылась, так что за ней с трудом можно было различить фигуру комиссара.