«Эту песню я написал для тебя, Ева… Слышишь?.. Это наверняка моя последняя песня…»
Голос делал паузы, продолжал с усилием. Фожер говорил прямо в микрофон, доверительно, выделяя каждое слово, звучавшее с пронзительной задушевностью. Ева отпрянула от проигрывателя, словно лицо мужа коснулось ее щеки.
«Ева, прости меня… я человек вульгарный, ты мне часто это говорила… У меня есть только этот способ, немного смешной… Но зато ты меня не прервешь… Заметь, эта пластинка — мое завещание…»
Лепра растер в пепельнице окурок, который обжег ему пальцы. Ева слегка улыбнулась дрожащими губами, как бы призывая его не двигаться, и он замер.
«Я давно наблюдаю за тобой… Ты не против, что я говорю тебе „ты“… Теперь это уже не имеет значения, а мне приятно… Ты жестока, Ева… Мы не были счастливы с тобой… И все же я тебя любил… Господи, как я тебя любил… И ревновал… У тебя несносный характер…»
В голосе послышалась улыбка, раздался сдержанный смех. Ева плакала.
«Ты хочешь иметь сразу и права мужчины, и привилегии женщины! Из такой пары, как мы с тобой, ничего хорошего получиться не могло… Ладно, не стоит об этом… У тебя были любовники. Бог с ними! Но я хочу поговорить с тобой о малыше Лепра…»
Ева потянулась к проигрывателю, чтобы его остановить, но теперь Лепра удержал ее за руку. Он медленно опустился на палас к ногам любовницы.
«Обольстительный паренек. Даже слишком обольстительный. В нем есть все, что должно тебе нравиться, а главное — он послушен. Ты влипла, основательно влипла. А я лишний. Если в один прекрасный день ты услышишь эту пластинку — это как раз и докажет тебе, что я был лишним… Женщина твоих страстей и готовый на все мужчина, как он… Я знаю, что это значит. Не представляю, как это случится, но случится обязательно… Так вот я хочу тебе дать совет, дорогая моя Ева, берегись…»
Оба похолодели. Никогда еще голос не звучал так дружелюбно.
«Я дарю тебе эту песню. Я написал ее, думая о тебе. Ты не откажешься ее исполнить… Ты поможешь мне пережить мою смерть… Это твой долг передо мной… Твой долг передо мной… Твой долг передо мной…»
Игла кружила по одной и той же бороздке.
Голос сразу стал каким-то механическим. Но нелепое повторение придало ему призвук угрозы. Лепра остановил пластинку. Когда он обернулся, его поразило потерянное лицо Евы. Он схватил ее за плечи.
— Ева… родной мой, приди в себя… Это нас так потрясло, потому что застигло врасплох. Но в конце концов, это же не серьезно.
— Очень серьезно, — прошептала Ева. — Для тебя, может, и нет. А меня это сводит с ума. Он считал меня способной… О-о! Жан!
Она прижалась головой к плечу Лепра. Она признавала себя побежденной. Он хотел обвить рукой ее плечи. Она его оттолкнула.
— Погоди…
Она хотела снова включить проигрыватель, но волновалась так, что никак не могла попасть иглой в нужную бороздку. Из микрофона вылетали нелепые обрывки фраз. «Ты не против, что я говорю тебе „ты“… У тебя были любовники… дорогая моя Ева, берегись… Ты поможешь мне пережить мою смерть…»
— Хватит, хватит! — закричала она. — Жан, умоляю… Заткни ему рот!
Он рывком поднял звукосниматель, пластинка остановилась. Началась пытка молчанием. Лепра, сунув руки в карманы, упершись в грудь подбородком, разглядывал узор на паласе.
— Но к чему эта пластинка? — спросила наконец Ева. — Чего он добивался? Он же понимал, что я никогда не буду исполнять эту песню.
— Может, он этого и добивался, — заметил Лепра. — Чтобы ты ее не пела.
И снова молчание.
— Ты веришь, что я способен на все? — немного погодя спросил Лепра. — Ты считаешь меня таким преступным, как утверждает он?
Он настороженно вглядывался в Еву.
— А я? — сказала она.