Я расположился в самом конце салона. Раскрыл рюкзак и пустил по автобусу шоколадки, жвачки, конфетки в огромном количестве и богатом ассортименте. Словом, все и на любой вкус: “Налетай, мужики, в части уже не вам достанутся!”
Мужики два раза просить себя не заставляли.
- Сроду сладкого не ел, а тут еще до части доехать не успел, как уже захотелось, - удивлялся один из призывников, - что армия с людьми делает!
- В армии все жрать научишься, - нравоучительно ответил ему сержант, засовывая в рот целый шоколадный батончик.
Я протянул шоколадную конфетку с ликером своему соседу, здоровяку Филиппу.
- Спасибо, у меня и своих полно, - поблагодарил он меня, жуя сразу две сливочные помадки, - я сладкое люблю, запасся на дорожку.
- Свои, так свои, - пробормотал я.
- Прощайтесь с Москвой, сынки, - проговорил подполковник, поглядывая в окно, - глядишь, служить хорошо будете, в отпуск через год поедете.
Автобус проехал Ленинский проспект и катил теперь по шоссе, со всех сторон окруженному лесом. Все, за исключением меня, шофера, подполковника и здоровяка Филиппа уснули в неестественных позах. Головы их бессильно свесились, а из полуоткрытых ртов текла слюна.
Вчера, кроме всего прочего, мне передали и мощный электрошокер. Его-то я и достал. Здоровяк Филипп дернулся и уткнулся в сиденье перед собой. Я направился к подполковнику и склонился над ним, как бы спрашивая о чем-то. Подполковник охнул и медленно завалился в проход между сиденьями.
- Водитель! На обочину, офицеру плохо! - закричал я. Тот испуганно оглянулся и затормозил.
- Держите ему голову! Мы тут все угорели! У вас выхлоп прямо в салон идет! - продолжал кричать я. С испуганным лицом водитель бросился в салон. Последнее, что он увидел, была моя извиняющаяся улыбка.
Сняв с водителя кепку, я надел ее и сел за руль. На пятнадцатом километре шоссе я свернул под “кирпич”, на малозаметную лесную дорогу. Проехал по ней несколько сотен метров и увидел ожидавший меня автобус с дипломатическими номерами. Припарковавшись рядом, я вылез, кивнув шоферу и стоящему рядом с ним импозантному мужчине. В эту секунду из-за автобуса вышел Ганс - представитель немецкого гуманитарного фонда помощи малоимущим россиянам. Сын бывшего высокопоставленного сотрудника нацистских концлагерей.
- Хайль, Ганс! - мы радушно поздоровались.
- Готово, старина! - весело отрапортовал я, - вот тебе твои запчасти: почки, легкие, сердца, печени и многое другое. Заметь, самые здоровые в Москве. Это тебе не какие-нибудь там связисты или стройбатовцы. Это орлы-десантники, несостоявшаяся гордость России! А автобус, как всегда, твоя проблема.
- Очень хорошо! - похвалил меня Ганс, - ты снова на высоте, выручил. А то ведь знаешь, сколько сейчас в вашей стране некондиционного товара, в нем самом-то кое-чего заменить впору. А спрос велик, спрос просто огромен. Группа ребятишек из детского садика, которую ты мне доставил в прошлый раз, разошлась просто в мгновение ока. Ну, как все прошло?
- Как по маслу. Даже не все заготовки использовал.
- Ничего, перестраховаться никогда не помешает.
- Морем повезешь? - спросил я, закуривая.
- Морем, - подтвердил Ганс, - сейчас заснут, до Африки доплывут в лучшем виде. Видал, какие номерочки у нас?
- Да, номерочки убедительные, проблем у вас не предвидится, - я еще раз окинул взглядом дипломатические номера на гансовом автобусе.
Представительным мужчиной оказался сын Ганса - Генрих. Познакомив нас, Ганс грустно заметил: “Старею для таких поездок. Пора передавать дела. Впрочем, дел хватает и дома”.
Вся нижняя часть немецкого автобуса - отделение для багажа - была хитроумно переделана в усыпальницу. Помогая перетаскивать туда тела, я не выдержал и заметил: “На вашу фирму, очевидно, работают неплохие фармацевты. Выпитое вечером пиво вызывает наутро непреодолимое желание съесть что-нибудь сладкое. А это сладкое, в свою очередь, создает замечательный эффект, сходный с летаргическим сном. И все это, насколько мне известно, без всякого вреда для товара”.
Ганс на секунду оторвался от своего занятия - он вкалывал в тела какую-то гадость для их лучшей сохранности.
- Элементарная задача для хорошего специалиста. Твоя работа, безусловно, сложнее: найти одинокого призывника, например, будущего десантника Коробова, вместо которого ты, в конечном счете, и пришел на призывной пункт...
- Тридцать восемь плюс шофер. Он пойдет как второй сорт, - заключил Ганс, когда мы закончили погрузку, - интересно, на какую горячую точку их спишут?
Мы одновременно хмыкнули.
- Твой паспорт, - Генрих протянул мне конверт, - наличные, которые ты заказал, доставят сегодня вечером, часов в восемь. По прежнему адресу. Остальные как обычно, на твой счет?
Я кивнул.
- Когда ждать твоего нового звонка? - задал Ганс вопрос, который стал уже традиционным.
- Скоро. Недавно поистратился, даже в долг пришлось взять. Не со счета же деньги снимать. Проще заработать, - я вдруг вспомнил майора у дверей окружного призывного пункта.
- Майор так ничего и не понял, - зачем-то вслух сказал я.
Ганс непонимающе на меня посмотрел.
- Долги надо отдавать! - добавил я.
- О! Каждый порядочный человек должен отдавать долги, - согласился Ганс.
Я рассмеялся во весь голос, пожал всем руки и, прикурив, неторопливо пошел к шоссе.
Дождя не было, и я хотел немного прогуляться.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ.
Случается, квартира становится тесной для двоих - для отца и для сына. И разве не справедливо, если отец, неудачник и алкоголик, давно махнувший рукой на свою жизнь, уступит квартиру молодому сыну? И разве это не правильно - совсем немножко подтолкнуть его к такому решению? Совсем чуть-чуть, но так, чтобы папа уже не смог передумать…
ХОЧУ ЖИТЬ ОДИН
Я часто задумывался над тем, как мне было хорошо. Я ценил тогда каждый миг свободы. Это было восхитительно - ехать вечером после работы домой и знать, что не встречу там ни одной посторонней задницы.
Это было восхитительно - входить в свою трехкомнатную квартиру, зажигать маленький свет и садиться в уютное кресло с чашкой чая или бокалом “Мартини”.
Надо сказать, что я не очень люблю, когда рядом постоянно присутствует другой человек. До прошлой весны таким человеком был мой отец. Меня раздражало в нем практически все: и то, как он готовит, и как расставляет в шкафу вымытую посуду, как тупо смотрит новости по телевизору. Меня бесили его бесконечные просьбы - купить хлеба, отвезти его на дачу и забрать оттуда.
То, как выглядит квартира, отцу было почти безразлично. “Чисто, ну и ладно”, - нередко говорил он. Из разных стран, где отец побывал по работе, он привез множество дурных статуэток и безделушек, расставив их по всем шкафам. А то, что шкафы эти скоро развалятся от старости - на это ему было наплевать. Вместо того, чтобы сложиться со мной и приобрести что-нибудь из мебели, на свои накопления он купил компьютер. И теперь, едва ли не ночи напролет, писал на нем никому не нужные воспоминания об экзотических странах.
Мне стыдно было пригласить друзей и особенно подружек в квартиру, которая принимала все более убогий вид. Кроме того, отец, как и я, не очень-то любил посторонних, и видно было, что к моим гостям он относится неодобрительно. Видите ли, громкой музыкой и кое-чем еще мы мешали ему отдыхать перед работой или писать мемуары. Впрочем, мне и самому не нравилось приглашать подружек в его присутствии - разваливающиеся скрипучие диваны скорее напрягали, чем расслабляли. А присутствовал он, к сожалению, всегда. Но я все равно, назло ему приглашал подружек и громко включал музыку, не обращая внимания на укоризненные взгляды.
Снять приличную квартиру и переехать было недешево. На эти деньги я мог бы купить множество нужных вещей. Кроме того, мне было обидно, что старый хрен останется в трехкомнатной квартире, а я буду снимать где-то угол. Поэтому я начал подумывать о том, как бы выселить его.
Однако зимой забрезжил лучик надежды. В Агентстве, где папаша работал, начали рассматривать кандидатуры для пятилетней командировки в Южную Америку. Надо признать, что отец очень хорошо разбирался в этом регионе и любил его гораздо больше России. Он был идеальной кандидатурой, но ему было за пятьдесят и руководство решало, не отправить ли в командировку сотрудника помоложе.
Эта поездка значила для отца очень много. За возможность провести остаток дней в любимом уголке земли за любимой работой он, не задумываясь, отдал бы что угодно. Но руководство все раздумывало.
Папаша мой никогда не относился к поклонникам трезвого образа жизни. Причинами этому была, очевидно, и слабость характера, и неудавшаяся семейная жизнь, которая загубила ему в советское время блестящую карьеру, да и сама специфика его работы. Поэтому, оказавшись в подвешенном состоянии, он стал закладывать за воротник особенно сильно. А чтобы батя по пьяной лавочке не спалил мою будущую квартиру, мне приходилось находиться рядом и, стиснув зубы, собирать за ним не затушенные бычки.