– Люди добрые, да что ж вы делаете… за что…
В самый момент, когда распаленный азартом народишко готов был рассыпаться по дому, подхватить, скрутить хитрую ведьму, – раздался строгий голос:
– Мир вам, дети мои!
На пороге стоял почтенный отец Иероним, про которого говорили, что одно время он был тюремным духовником. Святой отец с удовольствием огляделся, – хорошо живет кружевница Марта, – правильно.
Кроме того, кружевница Марта, была исполнительной, на исповедь ходила исправно, отвечала честно, и не забывала оставлять небольшие пожертвования на храм.
– Что ж вы недоброе затеяли? Покой нарушаете? Почтенную женщину позорите?
Под его суровым взглядом охотники немного сникли.
– Защити, отец!
Бледная вдова придвинулась ближе к нему, – а за одно и к выходу, хоть и было это совершенно бесполезно, – всю улочку запрудил городской люд. Марта приложилась к сухой сильной руке.
– Мир вам, дочь моя, – благожелательно произнес святой отец, – я верю, что все это лишь досадное недоразумение.
Марта выпрямилась, а многие из прихожан попытались, как можно больше увеличить расстояние между собой и духовным наставником.
– Но раз уж собрались здесь все эти уважаемые люди, что бы успокоить их и ради вашего же блага, позволим им осмотреть дом.
Отец Иероним едва заметно улыбнулся. Вокруг пошло глухое ворчание.
Марта выпрямилась, синие глаза, прежде чем потупиться к долу, сверкнули гневом.
– Что ж, смотрите, люди. Мне скрывать от вас нечего!
Неожиданно сильным и резким движением вырвав из рук служанки свечи, Марта пошла вперед.
С каждой распахивающейся дверью все больше гас запал ловцов нечисти, все больше замедлялся шаг.
Вдова распахнула еще одну дверь и двинулась было дальше, когда краем глаза уловила в тени нечто оборванное и всклоченное…
Вжимаясь спиной в стену, он смотрел на возникшую в дверном проеме женщину с подсвечником, видел, как бесконечно расширились ее глаза, как открывается крупный красивый рот, – и отчетливо понимал, что погиб. Даже если сейчас он вгрызется ей в горло, гася рождающийся крик, – его растерзает озверевшая толпа…
А оцепеневшая от ужаса Марта неожиданно для себя углядела в желтых волчьих глазах смертную тоску и закрыла рот. Резко развернувшись к нагоняющему ее отцу Иерониму и "охотникам", она отвела руку со свечами подальше от двери.
– Довольны ли вы, панове? Или мне и в спальню вас вести? Постель перетрясать будете?
– Вы уж простите нас, госпожа Марта, – выступил ее сосед, – за срам.
Хотя хотелось, ох, как хотелось порыться в постели панны Марты, – но без свидетелей!
– И правда, дети мои, оборотня здесь и следа нет. Покинем дом, – отец Иероним пастырским жестом отвел людей, – он скорее всего уже далеко, пока вы здесь задержались…
Преследователи, разъяренные тем, что священник так легко читает в их сердцах, разразились воплями негодования и выплеснулись на узкую улочку.
Они стояли так близко, что при желании он мог дотянуться до рясы ксендза.
Прислушиваясь к затихающему шуму, сердце бешено колотилось в висках. Еще не веря в неожиданную удачу, он со сдавленным полувсхлипом без сил сполз по стене.
Благодарности к вдове не было. Если бы его нашли – охапка хвороста нашлась бы и для нее. Но все же она молодец, успела сообразить.
Шум совсем стих. Надо было уходить, а он все не мог встать на ноги. Он перевел дыхание, но, поднимаясь, едва удержался от крика, перед глазами плыли белые мухи.
Ясно, через окно и крышу, как он пришел сюда, уйти не получиться. Значит, надо вниз…
Бедняжка Ганна все не могла успокоиться. Боялась она не столько оборотня, хотя его-то она конечно боялась, – сколько тех, кто только что ушел. Оставив хозяйку сидеть в напряженной неловкой позе на лавке внизу, Ганна прокралась наверх.
Огарок свечи грозил вот-вот потухнуть, и Ганна трепетала всем своим тщедушным телом.