Вопрос, что теперь делать стоял не праздный. Будь Ян один – уже мчался бы волком вдогонку за своим врагом, а теперь что ему с этим беднягой делать? Вернуть в деревню – глупость несусветная, оставить в другой ближайшей – тоже самое, уморят. Оставить у церкви, – да с явными следами дознания на тщедушном теле, – проще самому убить. Стоило тогда из воды вытаскивать!
Видать нашел ты на свою голову заботу! Или она тебя… Хотя возможно, вскоре все вопросы решаться сами собой, и в этом его, Яна, вины не будет, – парень лежал пластом, дышал судорожно, редко, и не выходил из забытья, только застонал, когда волколак разминал распухшие руки, с отпечатками врезавшихся веревок.
Представления о медицине Ян имел самые минимальные…
Парень ему не нравился. Для своих лет высокий, но тонкий до хрупкости, тощий – заморыш. Черты лица чистые, почти прозрачные, ничего лишнего, как будто гений ваял ангельский лик. С душой ваял. Руки узкие, пальцы длинные, ровные, ладони мягкие, с грубой работой явно не так давно познакомились. Такими руками струны на лире щипать, а не навоз грести. Не бывает таких деревенских батраков, – не та масть, не та стать.
Ян никогда не жаловался на слабый нюх, а здесь ощутимо несло гнильцой. Но неприязнь, недоверие, осторожность, – это одно, а совсем другое бросить беспомощного мальчишку.
Однако, думы – думами, а рассусоливаться не стоит. Лют быстро обыскал трупы монахов и их немногочисленные вещи, отобрал то, что могло пригодиться, после чего привязав к телам сумы с парочкой камней потяжелее, отправил в озеро. Легко подхватив на руки почти невесомое тело, скорым шагом двинулся в сторону, противоположную Крепицам (или Липицам – какая к черту разница!).
5.
Братьям-разбойничкам Лют обрадовался как родным, да и те своего в нем признали сразу. Сидя за столом на облюбованном ими хуторе, Ян с удовольствием потягивал не самое дрянное пиво, неторопливо обсуждая житье-бытье.
Ватага была небольшой, крупных дел не ворочала, – так при корчме кормилась.
Особо не зверствовали, на рожон не лезли, что бы людей не отваживать и внимания властей не привлекать. Ян согласно кивал головой: сам он в свое время куда громче гулял. Были, были места, где его имя хорошо знали, и к себе он тогда брал не каждого, кому тихая жизнь опротивела, или нужда на большак выгнала… Что ж, судьба, как дорогая девка – переборчива, да переменчива.
– Сыгранем? – предложил Мешко, бывший за старшого.
– Эт на что же, на честное слово? – усмехнулся Лют: деньги у него были, да только он ими светить не собирался.
– За чем? На монашка твоего.
Лют между делом обмолвился, что парень из монастыря сбежал от пострига, что бы его вид и компания не вызывали подозрений. Он уже совсем было решил оставить здесь спасенного пацана: не таскать же его с собой, к тому же за несколько часов у мальчишки поднялся на столько сильный жар, что пока он его нес Люта жгло даже сквозь рубаху, там где голова касалась плеча. Услышав предложение, Ян очнулся от своих размышлений и подобрался.
– Сдурел?
– Ох, давно я гладкой бабы не мял! – потянулся щуплый мужичонка с выступающими как у грызуна зубами.
– А на безбабье, как говориться, и рыбу раком! – заржал кто-то.
– А что, парнишка миленький, нежный… – протянул Мешко, – За бабу сойдет.
Разложим по-быстрому, от него не убудет!
– Его небось, святые отцы уже со всех сторон попробовали! – хохотнул потряхивая костями в стаканчике ражий детина с многократно переломанным носом.
– Нет, – внушительно произнес Лют, в светлых глазах снова злым дурманом замерцали огоньки.
– Нет, так нет, – усмехаясь, пожал плечами Мешко.
Лют спокойно кивнул, но уже не распускался. Видать, их тут такая тоска разбирает, что и дупло на деревянной чурке кстати пришлось бы.