– Ты опоздал, тварь, брат Иоганн ушел еще утром… И вашему ковену все равно не быть!
Отвечать Ян не стал: ни ковен, ни другие местные заморочки его не интересовали.
– Куда? – спросил он.
Монах засмеялся.
– Зря смеешься, брат! Я еще успею отравить твои последние минуты!
– "Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить…" – Куда?!! – рявкнул Ян, встряхивая монаха и тыча в раны.
– "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…" – Только не говори, что всю жизнь мечтал стать мучеником! – Лют взярился окончательно, – Святой венец "А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его". (Второе послание Павла Тимофею 4, 8) так покоя не дает, что чужими костями себе дорогу выстилаете?! Вспомни, монах: "Если я что сделал, если есть неправда в руках моих, если я платил злом тому, кто был со мною в мире – то пусть враг преследует душу мою и настигнет, пусть втопчет в землю жизнь мою и славу мою повергнет во прах" (Псалом 6, 4-6)… О "мужи праведные", погрязшие в корысти, тщеславии и всех смертных грехах… извращенном блядстве! Да как вы смеете не то, что учить – карать за то, чего не понимаете?! "Чистые сердцем"!!!
Пусть я тварь, но и вам Царства Божьего не узреть! (От Матфея 5, 8) Да и по земле спокойно не ходить…
Ян разжал руки, с трудом сквозь пелену обжигающего бешенства осознав, что монах уже мертв. С коротким ругательством отпихнул от себя тело, – его все еще колотило от бессильной и бесполезной ярости.
Только испортил все! – досада обратилась уже на себя. Где теперь эту сволочь искать… Несколько часов форы, пока он тут богословские диспуты вел! Лют запрокинул голову к небу: Господи, а ведь ты же кажется учил любви и прощению!!!
Так почему же в Твоих словах каждый находит то, что ему больше нравится…
Он тяжело спустился к безымянному озерцу – так, недоразумение, – и стал умываться…
И тут заметил нечто такое, что заставило подняться волосы на затылке, хоть он сейчас и не был зверем, разом уяснив, с чегой-то тут святые братья прохлаждались…
Над водной гладью простирался несчастный покореженный ствол уже неведомо какого дерева, охваченный веревкой, которая уходила вниз. А над поверхностью виднелось нечто, что при ближайшем рассмотрении оказалось обессилено поникшей головой со спутанными мокрыми волосами, и заведенными над ней руками, запястья которых и охватывала веревка…
Ян опомнился только тогда, когда уже перерезал ножом суровые волокна – хоть серебра в них не было, и на том спасибо! Озеро оказалось коварным: дно резко уходило в глубь, а вода по осени была уже холодна до судороги…
Выгреб на берег, волоча за собой безвольное нагое тело. Содрал непонятную тряпку: лента в рост Спасителя – ужель еще верят в такую ерунду?! Повернув откинутую голову – ухмыльнулся, заметив богатую россыпь родинок на шее: как ты с этими отметинами до таких лет еще дожить ухитрился! А выглядел горе-одержимый и в самом деле не старше пятнадцати.
Яну пришлось сильно напрячься, что бы уловить в глубине закоченевшего тела слабое глухое биение. Шепотом ругаясь на свою не вовремя проснувшуюся совесть, он оттащил парня поближе к костру на организованное из монашеских вещей ложе.
Растирая мраморно-белую кожу, неожиданно наткнулся на странные следы на груди юноши.
Знакомо, – Ян скрипнул зубами, – Ловкий фокус призванный убедить свидетелей, что содрогающийся от прикосновения креста мальчишка одержим бесами… Сучьи дети!
Лют натянул на него исподнюю рубаху и теплую рясу одного из монахов: мертвым все равно, а парню не до щепетильности. После чего, одевшись и самому, сел рядом и задумался, – а подумать ему было о чем.