Петр и Костя без особого энтузиазма поднялись по ступеням школьного подъезда, вошли в вестибюль и тут же столкнулись с Аркадией Львовной, которая шла бок о бок с Мариной Букиной. На Петра и Костю учительница посмотрела с каким-то странным интересом, но ничего не сказала. А они поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по коридору, свернули в то крыло, где размещался кабинет физики, и, конечно, тотчас окунулись в мир технических чудес.
Для начала Костю Костикова и Петра Трофименко встретили, как они это знали, чуткие лучи фотоэлементов. Фотоэлементы были связаны с блоком электронной визуальной памяти, и двери кабинета пропускали лишь тех, чьи лица определялись устройством как знакомые. В блоке памяти содержалась информация о том, как выглядели все ученики тех классов, где проходится физика, а также все учителя школы. О необычном кабинете и необычном учителе физики писали даже «Пионерская правда» и журнал «Техника — молодежи», но в интересах истины приходится сказать, что однажды хитроумное устройство разладилось и не узнало директора школы Степана Алексеевича, который в обществе трех инспекторов РУНО направлялся в кабинет физики на открытый урок. По неизвестной причине двери захлопнулись перед носом уважаемой комиссии с такой силой, что сломался замок, который тоже был не простым, а электронным. Дверь пришлось вскрывать с помощью слесаря, на эту работу ушла ровно половина урока, который должен был стать открытым. И после этого, а вернее после длительного разговора с директором, Лаэрт Анатольевич включал устройство лишь тогда, когда все уроки заканчивались и он оставался в кабинете один, вот как сейчас.
Петр и Костя, вздохнув от ожидания нелегкого объяснения, перешагнули порог, и дверь за ними закрылась. Первое, что они увидели, это свои лица на большом экране дисплея. Под лицами бегущей строкой тут же стала проходить краткая информация о них: имя и фамилия, число, месяц и год рождения, класс и успеваемость на текущий момент. Это означало, что Лаэрт Анатольевич подключил к блоку визуальной памяти компьютер, который тут же выдал информацию о том, кто такие — шестиклассники Петр Трофименко и Костя Костиков, моментально отобрав ее из всеобъемлющего банка сведений.
Но технические чудеса на этом не закончились, потому что загорелся еще один световой экран — гораздо большего размера, чем дисплейный, помещенный рядом с классной доской. На нем обычно Лаэрт Анатольевич демонстрировал во время уроков записанные на видеопленку физические опыты. По его твердому убеждению, это невероятно экономило время: опыт можно было поставить только один раз, а демонстрировать сколько угодно и когда угодно…
Однако в данный момент на экране возникла схема какого-то очень сложного прибора. Схема чем-то показалась знакомой; приглядевшись, Петр и Костя узнали… внутренности блока индивидуального хронопереноса, которые были слегка закрыты пальцами шоколадного цвета. И тут же рядом с экраном возникло бородатое и строгое, по все равно очень молодое лицо преподавателя физики Лаэрта Анатольевича Ковригина. Волосы его, как всегда, были всклокочены, а глаза горели нетерпеливым огнем.
— Ну-с, — сказал учитель без всякого предисловия, — буду краток. Факт вашего присутствия на метеоплощадке в неподходящее время зарегистрирован, и сейчас мы извлечем его из памяти ЭВМ.
Лаэрт Анатольевич немного поиграл клавишами дисплея, и на его экране появилось новое изображение: на площадке сидели шоколадный Златко и обычный Бренк, а Петр Трофименко и Костя Костиков продирались к ним сквозь заросли жасмина. Златко ковырялся во внутренностях блока индивидуального хронопереноса. Тут же возник увеличенный кадр — сложное переплетение деталей, в котором ничего нельзя было понять. Лаэрт Анатольевич нажал клавишу, и изображение застыло. Теперь на Петра и Костю смотрели две одинаковые схемы с шоколадными пальцами над ними — одна с большого экрана рядом с доской, другая с экрана дисплея. На обеих можно было рассмотреть и надпись: «Юпитерогорск. Маломерные хроноаппараты. 2261 г.» Петр и Костя опустили головы — улик было больше, чем они ожидали.
— Но в данном случае факт вашего нарушения границ метеоплощадки меня мало интересует, — продолжал Лаэрт Анатольевич нетерпеливо. — Должен признаться, что гораздо больший интерес у меня вызывает… у меня вызывает вот эта схема. — Учитель обернулся к большому экрану. — Я ее изучал со всем возможным вниманием, но… — голос учителя дрогнул от огорчения, — но назначения так и не понял. Скажу даже больше: у меня сложилось твердое убеждение, что данный аппарат представляет собой какое-то совершенно новое слово техники. И я, я, — глаза Изобретателя загорелись еще сильнее, — я во что бы то ни стало должен увидеть его и узнать назначение. Надеюсь, вам известно, где я могу познакомиться с этим аппаратом?
Костя Костиков поднял голову, собираясь с силами. По натуре был он человеком искренним, но в данном случае в интересах всего человечества истину надо было утаить во что бы то ни стало. Собственно, обманом это не было, а было, скорее, маленьким подвигом, потому что такого человека, как одержимый изобретательством Лаэрт Анатольевич, в первую очередь нельзя было и близко подпускать к техническим чудесам двадцать третьего века. Такой человек, ухватив даже намек, вполне мог докопаться до сути, самостоятельно построить машину времени, опередив назначенный для этого прогрессом срок, и начать носиться по истории взад или вперед, своей увлеченностью и любознательностью принося человечеству сплошные непоправимые беды.
— Да, — выдавил из себя Костя, — нас это, конечно, все тоже удивило. Особенно после того, что происходило на уроке ботаники. — Потом он осторожно осведомился: — Вы, конечно, Лаэрт Анатольевич, уже знаете о том, что происходило сегодня у нас на уроке ботаники?
— Мне известно о том, что происходило на уроке ботаники, — ответил Изобретатель нетерпеливо. — Об этом Аркадия Львовна рассказывала в учительской. Ее даже пришлось отпаивать валерьянкой, но я думаю, что к нашему вопросу это не имеет никакого отношения. При всем моем уважении к Аркадии Львовне, ей просто пора отдохнуть.
— У нее нервы действительно совсем расстроились, — не очень кстати вставил Петр Трофименко.
Костя Костиков лихорадочно соображал. С двух экранов на него смотрела надпись: «Юпитерогорск. Маломерные хроноаппараты. 2261 г.» На там, на метеоплощадке, за несколько кратких мгновений они с Петром вполне могли не заметить этой надписи, да так, собственно, оно и было на самом деле. Значит, следовало разыграть искреннее удивление, а потом вместе с Лаэртом Анатольевичем искренне пожалеть, что неизвестные пришельцы с загадочным аппаратом непонятно куда исчезли, и что тайна поэтому так навсегда и останется тайной. Костя толкнул локтем Петра в бок и продолжил:
— Мы сначала подумали, что это пришельцы из космоса, потому что там, на уроке…
— Ясно-ясно, — с непонятной вкрадчивостью сказал Лаэрт Анатольевич.
— А потом… мы же знаем, что на метеоплощадку можно ходить только в вашем сопровождении, и заглянули туда лишь потому, что услышали голоса… В общем, мы увидели вас, вспомнили, что нельзя на метеоплощадку, и сразу убежали.
— И сразу побежали домой… то есть в библиотеку, — добавил Петр. — Нет, сначала все-таки домой, — поправился он, — чтобы сказать бабушке, что бежим в библиотеку.
— То есть, куда делись эти неизвестные ребята, которые нас тоже удивили своим внешним видом, мы, конечно, не знаем, — торопливо вмешался Костя и снова толкнул локтем Петра.
Лаэрт Анатольевич взад и вперед прошелся между столами физического кабинета. Он о чем-то с напряжением думал.
— Может быть, объявить всесоюзный розыск? — осторожно предложил Петр после некоторого молчания. — Как они выглядят, зафиксировано на пленке. Значит, можно по телевидению или сделать фотографии и повесить на стенды «Их разыскивает милиция». Милиция у нас, знаете, как работает?
Лаэрт Анатольевич остановился и провел ладонью по волосам, отчего они стали еще более всклокоченными.
— Может, не стоит объявлять всесоюзного розыска? — сказал он вкрадчиво.
— А как же аппарат, схему которого вы хотите понять? — спросил с невинным видом Костя. — Наг она, кстати, тоже заинтересовала.
Изобретатель вновь прошелся по кабинету. Теперь он с жадным любопытством снова смотрел на экран — на схему маломерного хроноаппарата, сделанного в 2261 году. Костя подумал: «2261 г.» это совсем не обязательно 2261 год. Это может быть 2261 грамм. Или 2261 градус. А Юпитерогорск? А хроноаппарат?» И в этот момент Лаэрт Анатольевич голосом, который был теперь не строгим, а чуть ли не умоляющим, произнес, сразу став при этом словно бы еще моложе, чуть ли не их ровесником:
— Ребята, ну зачем вы говорите неправду? Ведь вы же взрослые люди и должны понимать, до чего меня интересует эта схема! Ведь я в жизни не мог представить ничего подобного, и мне просто необходимо разобраться. Вы говорите, что ничего не знаете, а аппарат, который меня так интересует, сейчас находится, между тем, Трофименко, в твоей квартире, и твоя бабушка, которая тоже, кстати, сказала мне неправду, угощает его владельцев на кухне пельменями.