«КАБАРЕ» — жонглирует Сандра Стенчфилд.
«500 миль», «Лимонное дерево», «Мистер Тамбурин» — народные песни в исполнении Джона Свитена и Маурин Кован.
«Улица, где ты живешь», А дождь все льет» — в исполнении хора Ювинской школы.
«Мост над бурными водами»
От администрации присутствуют:
Мистер Стивенс, мисс Гир, мистер и миссис Лаблин, мисс Дежардин.
Коронация — в 22.00
Помни, это ТВОЙ выпускной бал — сделай все, чтобы он запомнился!
Когда Томми пригласил ее танцевать в третий раз, Кэрри пришлось признаться, что она не умеет. Но она не стала добавлять, что теперь, когда сцену на полчаса заняла рок-группа, ей просто стыдно вертеться и прыгать в центре зала.
(грех)
Да, грех.
Томми кивнул, затем улыбнулся и, наклонившись к ней, сказал, что и сам не выносит танцы. Может быть, она хочет пройтись и посетить кого-нибудь за другими столиками? У Кэрри перехватило дыхание от волнения, но она кивнула. Очень хорошо. Он проявляет внимание к ней, и ей следует делать по отношению к нему то же самое, даже если Томми этого не ждет, — таковы правила игры. Кэрри чувствовала, как ее окутывает очарование вечера, и только надеялась, что никто вдруг не подставит ей ножку, не прилепит на спину записку типа «дай мне под зад», не плеснет в лицо водой под общий хохот и улюлюканье.
Да, очарование — только не божественное, а, скорее, языческое.
— Кэрри? — раздался рядом неуверенный голос.
Томми отправился за пуншем, и она так увлеклась, разглядывая рок-группу, танцующих в зале и другие столики, что даже не заметила, как к ней подошли.
Кэрри обернулась и увидела мисс Дежардин.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, и между ними словно металось туда-сюда одно и то же воспоминание,
(она видела меня видела меня голой плачущей в крови)
связавшее их без слов и сознательных усилий мысли — только одними глазами.
Наконец Кэрри сказала застенчиво:
— Вы очень славно выглядите, мисс Дежардин.
Ее мерцающее серебристое платье идеально подходило к светлым волосам, уложенным в высокую прическу. На шее висел простенький кулон. Выглядела она, помимо всего прочего, еще и очень молодо, настолько молодо, что ей самой бы в пору танцевать, а не следить на балу за порядком.
— Спасибо. — Она постояла в нерешительности, затем дотронулась ладонью в кружевной перчатке до руки Кэрри. — Ты сегодня очень красива. — В каждом слове, казалось, был заложен какой-то особый смысл.
Кэрри почувствовала, что снова краснеет, и опустила взгляд.
— Я вам, честное слово, признательна. Я знаю, что это не так… на самом деле… но все равно, спасибо.
— Это правда, — добавила мисс Дежардин. — И я хотела сказать, Кэрри… все, что было в прошлом… это все забыто.
— Я не могу ничего забыть, — ответила Кэрри, поднимая глаза. Здесь вроде бы требовались другие слова — «Я никого больше ни в чем не виню», — но она вовремя остановилась. Сказать так — значит солгать. Она по-прежнему не могла простить им всем того, как поступали с ней раньше, и наверно, никогда не простит, однако ей не хотелось ни говорить сейчас об этом, ни лгать. — Но все теперь в прошлом. Все в прошлом.
Мисс Дежардин улыбнулась, и в ее глазах, словно живые искры, забегали отражения мягких огней зала. Она перевела взгляд на танцующих, и Кэрри посмотрела туда же.
— До сих пор помню свой выпускной бал, — тихо сказала мисс Дежардин. — Парень, который меня пригласил, был ниже меня на два дюйма, потому что я была на каблуках. Цветы, что он мне подарил, совсем не шли к платью. Выхлопная труба в его машине сломалась, и мотор… ну, в общем, треск стоял жуткий. Но мне все равно казалось, что это сплошное волшебство — я даже не знаю, почему. У меня ни разу больше не было такого свидания… — Она посмотрела на Кэрри. — Наверное, тебе тоже так кажется?
— Здесь очень мило.
— И все?
— Нет. Гораздо больше. Но я не хочу об этом рассказывать. Никому.
Мисс Дежардин улыбнулась и чуть сжала ее руку.
— Ты никогда не забудешь свой выпускной бал. Никогда.
— Наверно, вы правы.
— Надеюсь, ты славно проведешь время, Кэрри.
— Спасибо.
Мисс Дежардин двинулась к преподавательскому столу, и тут вернулся Томми с двумя пластиковыми стаканчиками пунша.
— Что это она? — спросил Томми, осторожно опуская стаканчики на стол.
Кэрри посмотрела ей вслед и сказала:
— Мне кажется, она хотела попросить прощения.
Да, и Кэрри ждала этого.
— Посмотри-ка, — сказал Томми, когда они встали.
Несколько человек вытаскивали из-за кулис троны короля и королевы бала. Мистер Лавай, отвечавший за все школьное имущество, размахивал руками и показывал, где их установить. Кэрри подумалось, что они будто из времен короля Артура — ослепительно белая обшивка, живые цветы и огромные знамена над спинками.
— Красиво, — выдохнула она.
— Это ты красива, — сказал Томми, и Кэрри вдруг решила, что сегодня не случится ничего плохого; может быть, именно их и выберут королем и королевой. Подумав об этом, она даже улыбнулась.
Девять часов вечера.
Сью Снелл сидела в гостиной, подшивала платье и слушала «Лонг Джон Силвер» в исполнении «Джефферсон Эйрплейн». Пластинка была старая и сильно запиленная, но музыка успокаивала.
Родители ушли к кому-то в гости. Сью не сомневалась, они знают, что происходит, но у них хватило такта не затевать глупые разговоры о том, как, мол, они гордятся Своей Девочкой, или как они счастливы, что она наконец Повзрослела. Ее оставили в покое, и Сью это вполне устраивало, потому что она по-прежнему не была уверена в мотивах своего поступка и попросту боялась разбирать их слишком тщательно — дабы не открылся вдруг мерцающий уголек эгоизма в черном сумраке подсознания.
Что сделано, то сделано — и довольно об этом.
(а вдруг он в нее влюбится)
Она вскинула голову — будто слова эти произнес кто-то в холле, — и на ее губах появилась чуть испуганная улыбка. Да уж, тогда получится прямо как в сказке: Принц наклоняется над Спящей Красавицей и целует ее в губы.
«Сью, я не знаю, как тебе об этом сказать, но…»
Улыбка растаяла.
Месячные запоздали почти на целую неделю. Хотя раньше все было как по часам…
Щелкнул механизм, сменяющий пластинки, и на проигрывателе завертелся новый диск. В наступившем коротком молчании Сью вдруг услышала, как шевельнулось что-то у нее внутри. Возможно, всего лишь душа.
Часы показывали девять пятнадцать.
Билли подогнал машину к стоянке и, развернув к выезду на шоссе, остановил в дальнем конце. Крис собралась выйти, но он рывком усадил ее на место. Глаза его в темноте светились адским блеском.
— Какого черта? — взвилась она.
— Короля и королеву объявят в микрофон, — сказал Билли. — А затем одна из групп исполнит школьный гимн. Вот тогда они точно уже будут на тронах — прямо там, где нужно.
— Я и так это знаю. Отпусти. Мне больно.
Он сдавил ее руку еще сильнее, чувствуя, что маленькие косточки вот-вот захрустят — ощущение вызвало у него прилив злорадного удовлетворения. Однако она даже не вскрикнула. В самообладании ей не откажешь…
— Послушай, крошка. Я хочу, чтобы ты точно знала, во что влезаешь. Когда запоют гимн, ты дернешь за веревку. Сильно дернешь. Она провиснет между воротками, но не много. А когда почувствуешь, что ведра опрокинулись, дуй оттуда. Не вздумай стоять там и ждать, когда они завизжат или еще что. Это тебе не детские шуточки. Это уголовное дело, понятно? Тут штрафом не отделаешься. Если поймают, посадят за решетку и ключ выкинут.
Для него это была огромная речь.
Крис молча сверлила Билли колючим непокорным взглядом.
— Тебе все ясно?
— Да.
— Вот и отлично. Когда ведра опрокинутся, я даю ходу. В машину — и сразу вперед. Если ты успеешь сесть, едешь со мной. Если нет, я тебя брошу. Ей-богу брошу, но если ты сболтнешь хоть слово, я тебя убью. Понятно?
— Да. Убери грабли.
Билли отпустил ее руку, и на губах его промелькнула тень улыбки.
— Ладно. Все будет в порядке.
Они вышли из машины.
Времени уже было почти девять тридцать.
От школы донесся усиленный микрофоном добродушный голос Вика Муни, президента выпускного класса:
— Итак, леди и джентльмены, пожалуйста, занимайте свои места. Пришло время голосовать. Мы выбираем короля и королеву бала!
— Этот конкурс оскорбителен для женщин! — выкрикнула Мира Крюс с вызовом, но немного смущенно.
— И для мужчин тоже! — не замедлил откликнуться Джордж Доусон.
Все рассмеялись. Мира молчала: протест свой она выразила, правила игры соблюдены.
— Рассаживайтесь, пожалуйста, по местам! — Вик у микрофона улыбался и отчаянно краснел, в волнении расковыривая пальцем прыщик на подбородке. Огромный венецианский лодочник глядел из-за его плеча в зал задумчивыми глазами. — Время голосовать.