- Вы уверены?
- Да.
- Почему?
- Видите ли, передача была не только документальной, нехудожественной, передача была неумелой, непрофессиональной.
- А можно ли по такой небольшой передаче...
- Можно, можно, смею заверить, - он вышел на середину аппаратной. - Когда вы сидите в кино... вы, я надеюсь, ходите в кино?
- Ходим. Даже на детские сеансы, - необычайно вежливо сказал оператор.
- Ну так вот, - кивнул гость, - вам на экране все кажется легким, простым. Так ведь?
- Угу, - ответил наш оператор.
- И вот перед вами ходят актеры, спорят, едят, пьют. Кадры меняются перед вами, действие бежит или тянется нудно и долго, если фильм скучный. Вы не замечаете постановки маленького кадра, не знаете, что порой все мгновенные позы героев составляет, придумывает, рисует главный человек в кино - режиссер.
- Не замечаем, - вздохнул оператор.
- А для меня каждый кадр - это маленькое живописное произведение, созданное большим художником. Или ремесленником!.. Иногда кадрик живет секунды, но по тому, как он скомпонован, освещен, в какой крупности взят, можно видеть руку создателя... Кино делают иногда великие живописцы, но встречаются нередко мазилы, пачкуны.
- Значит, кино,, которое мы с вами только что видели... начал Шеф.
- Сработано плохо, неряшливо. Неряшливо! На левой стороне кадра зияла пустота, хотя фигура шла вправо. Над головой женщины слишком большое пространство. Ноги могли срезаться в любой момент. А ноги у нее необычайно красивы. Такую походку прятать... Затем ограда, кусты, ненужные тени, все движение было на правой, перегруженной стороне. Я бы взял крупнее, много левей, чуть выше, но в противоположной диагонали.
- Вы заметили даже тени?
- Конечно.
- Вам и такая мелочь не понравилась?
- В кино мелочей нет... Вы не представляете, что иногда не ко времени вымытая голова героини фильма заставляет прекращать съемку на три-четыре дня!
Горластый, небольшого роста, с резким движением рта, напористый человек, он распушил, унизил наши картинки, наше маленькое чудо.
Мне стало грустно. Я видел, как оператор вот уже минут пятнадцать усиленно трет бархоткой зеленый глазок на пульте. Наверное, всегда так бывает, если кто-нибудь шутя сделает неказистым, жалким твое маленькое тайное чудо.
- В нашей передаче вы заметили руку мазилы, так?
- Во всяком случае, никакая солидная студия такие кадры не выпустит. Похоже на скверную любительскую съемку.
- Но рука любителя могла сделать игровой, художественный фильм. А вы сказали, что кадры документальны. Вы уверены?
- Конечно... Почему я так решил?.. Во-первых, не было ритма. Камера неподвижна, действие затянуто. Не было игры, постановки. Но главное - звуки. Все было перемешано: стук и шелест, плеск и голос. Была так называемая звуковая грязь.
- По-вашему, передача все-таки была телевизионной? вкрадчиво спросил я.
- А как же иначе? - ответил он. - Экран, телевизор...
Вот оно что! Просто не может представить себе ничего другого.
- Большое вам спасибо.
Консультант вежливо тронул кармашек у себя на груди.
- Не стоит благодарности... Подпишите, пожалуйста, пропуск. До свиданья! - громогласно, почти скомандовал он и ушел.
- Ну как? О чем думаешь? - спросил меня Шеф, когда гость удалился.
- Да так, ни о чем, - ответил я. - Думаю, как тебе удалось провести сюда постороннего.
- Он еще недоволен!
- Мне мало, ты уж меня извини, - сказал я.
- Попа хочешь? Все-таки попа?
- Да, его, преподобного батюшку.
- А ты не замечаешь, как странно звучит "поп" в этой комнате, у этих приборов?
- Замечаю, но мне плевать на звуки. Я предпочитаю свет... Пусть будет кто угодно, батюшка или сам нечистый, плотник или сапожник, маляр, садовник, портной. Пусть приходит кто хочет, кто может.
- Кто хочет, кто может... У нас не проходной двор.
- Но ты не хуже меня понимаешь, зачем они могут понадобиться.
- Не упрекай невиноватого, - сказал Шеф. - Я понимаю. Только тебя никто убедить не сумеет.
- Помогло?
- Да как тебе сказать... Когда мы с ним побеседовали, я вдруг подумал: мои картинки не могут быть отражением телевизионных передач. Просто не могут.
- Не понимаю, что переменилось. Почему не могут?
- Беседа подсказала мне лишний довод.
- Какой?
- Вспомни главные сюжеты современного телевидения.
Он улыбнулся.
- Футбол!
- Ну и что?
- Мир сходит с ума! Ты не находишь? Но мои картинки не отражают это, не показывают самые популярные сюжеты.
Он поднял брови, не отвечая. Но я ждал.
- Пожалуй, твои слова не лишены смысла, хотя никаких доказательств пока нет.
- Почему? - возразил я. - Мы наблюдаем сюжеты. Бесконечные моления, шествия, ритуалы, погребальные звоны, молитвы. Я даже во сне вижу. Так их много в этих нелепых программах.
- А если мы ловим одну и ту же станцию?
- Какую? Набожную? Религиозную?
- Могут быть и церковные передачи.
- Но какой церкви, с какими молитвами?
- Не знаю.
- Ага! - воскликнул я. - Нужен все-таки поп! Самый настоящий поп, ученый батюшка... Есть у них такие академики.
Шеф рассмеялся.
- Ну и ну. Послушай, ты знаешь, кто ты?
- Физик из ящика.
- Кто?
- Я физик из ящика, и ты физик из ящика. Мы оба с тобой физики из ящика.
- Ну и жаргончик.
- Одна знакомая подсказала.
- Какая знакомая?
- Совсем, я тебе скажу, непроверенная девушка. Случайная спутница.
- Дорогой мой, ты ученый, - ласково сказал Шеф. Он всегда говорит ласково, если начинает подробно и долго убеждать. Бог с ними, с девушками, но поп... Неужели тебе не покажется диким привести в храм электроники... Научный консультант профессор духовной академии...
- Высокие мотивы, громкие слова. Будет у нас когда-нибудь этакий проверенный батюшка - никто не станет возражать... А мне все равно кто придет и посмотрит: булочник или медик, парикмахер или... Хочу понять - кто на картинке, что на картинке.
- Допустим. Но ради чего? Лишний раз убедиться, понять, какая станция мешает, когда можно легко выключить эти помехи. Ради чего? Получить возможность послать куда-нибудь в Рим, Ватикан: извещаю, синьоры, вас о том, что я видел программу вашей станции, передача доставила нам эстетическое наслаждение... Так, по-твоему? - спросил он. - Ради чего требовать консультации попа? Ради чего тебе открывать Америку, малыш?
- Не моя вина, что непонятное магнитное склонение падает на материк Америки. Не моя вина, что мы не можем взять и просто-напросто позвонить ученым Америки: найдите нам луч отклонения.
- Поэтому, ты хотел бы поехать туда с приборами, на которых стоит гриф "Государственная тайна"? Без них твоя поездка ничего не даст... И хочешь получить разрешение?
- Но ловушку можно спрятать в обыкновенную кинокамеру.
- Допустим. Допустим, тебе разрешат. И пока разрешат, ласково предположил Шеф. - Но, повторяю, ради чего? Есть авторитетные свидетельства, что к твоим лучам примешиваются программы далеких телевизионных станций.
- Не дави на меня.
- Хорошо, не буду. Но сколько их на земле, ты знаешь? Несть им конца и края. В одних Соединенных Штатах пятьсот восемьдесят шесть! Они работают с пяти-шести утра до трех часов ночи. А некоторые - почти круглые сутки. Воздух нашпигован электронными сигналами. Сквозь них почти невозможно продраться, как в паутине. Ради чего ломать копья? Твоя система решена превосходно, великолепно. Работа кончена. И какая работа!
Шеф при этих словах почему-то укоризненно покачал головой.
Вошла Маринка, подала какие-то бумаги. Шеф мельком взглянул на них и отложил в сторону.
- Хочешь найти что-нибудь новенькое, - сказал он, - докажи сначала, что это не обычные помехи, а... ну я не знаю что.
- Разве непонятное, необъясненное плохая причина для поиска? Ты, например, знаешь, как могут примешиваться программы телестанций к лучам? Не знаешь. Я могу тебе объяснить? Не могу. Вычислительные машины могут? Не могут... В одиночку не осилить эту загадку. Нужна скрупулезная, дотошная проверка всех мелочей, нужна помощь разных ученых, самых разных.
- Ученых, а не попа. Тебе дадут ученых, если будет важная причина. Пошлют куда нужно людей. Но рисковать буйной твоей головушкой ради пустяковой затеи вряд ли мне кто позволит.
- Пустяковая затея?
- Конечно. Предположим, твои загадочные картинки что-то другое. Но что? Где? Кто передает их?
- Не знаю.
- Тогда сиди не рыпайся.
- На добром слове спасибо.
- Ну потерпи, неугомонный. Вот научимся фотографировать эти кадры, наделаем снимков и разошлем академикам, сапожникам и булочникам.
- Ты понимаешь, как это сложно, фотография...
- Думаю, когда-нибудь сумеем.
- А я не хочу ждать. Хоть убей, не хочу. Мои помехи не связаны с главной работой, не имеют грифа секретности, поэтому заниматься ими я буду сам. Поеду сначала к одному церковнику, сам поеду, покажу зарисовки, на словах объясню картинки.
- Значит, не веришь?