Некоторое время я провел, терпеливо ожидая, пока звуки сражения не затихнут. Покой наступил, когда вечерние тени уже начали удлиняться. Для них тоже пришло время умирать: с наступлением ночи они прекратят свое существование.
Я был счастлив слышать, что сражение еще продолжается. Отчасти потому, что это означало: лагерь, который я выбрал, еще сопротивляется. Но главное — хотя прибрежные районы оставались опасными, я не слишком рисковал нарваться на мародеров.
Существовало две разновидности: одни придерживались некоего подобия порядка — подбирали оружие с боеприпасами, попутно добивая раненых; и другие — кого интересовала исключительно нажива. Они без разбора выгребали из карманов банкноты и личные документы, срывали с мертвецов кольца. Первые тоже иногда так поступали, совмещая приятное с полезным, но это все же было не основное занятие.
Я отодвинул в сторону тело Свена и выпрямился, ощутив новый приступ слабости. Несмотря на то что я был сильно обезвожен, мой лоб тут же покрылся каплями пота. Последнее усилие оказалось особенно изнурительным. Зато теперь я мог достать флягу с водой, которую спрятал поблизости. Это был далеко не первый раз, когда мне приходилось прибегать к такого рода уловкам. Я прекрасно знал, в каком состоянии вернусь к жизни. Сделав два или три глотка, я принял несколько таблеток глюкозы. Несмотря на то что надо было спешить, я еще немного повременил, пока по всему телу не прокатилась волна благословенного тепла. Снова пара глотков воды и несколько таблеток.
Меньше чем в метре от себя я видел лицо Свена. Можно было подумать, что он улыбается. Его грудь представляла собой бесформенные кровавые лохмотья — в него попало бессчетное количество пуль. Должно быть, он не успел ничего почувствовать. Славный парень — он, как и немало других, пришел сюда из чистого идеализма. Бедный Свен, он и в самом деле мертв.
Я должен его забыть, как забыл многих других, которые были до него. Нет, не полностью — отложить в уголок сознания, где память о них не будет меня тревожить. Продолжая напряженно прислушиваться, я встал и подобрал валяющийся рядом пистолет-автомат. Его владелец лежал в трех шагах, к его поясу было прицеплено еще три полных рожка. Я подобрал их все, едва не падая от усталости.
В этот раз я едва не зашел слишком далеко. Возможно, однажды я все же доиграюсь, но в сущности это ничего не изменит. Я буду чересчур слаб, чтобы скрыться, и когда-нибудь меня схватят.
Мы три дня удерживали эту сторону скалистого холма. Ситуация с самого начала казалась совершенно безнадежной, лишь чувство долга поддерживало в нас силы. Мы заблокировали важную дорогу, чтобы дать время дивизиям отступить в полном порядке, перегруппироваться и, возможно, в несколько дней одержать решительную победу.
Мы все добровольцы. Среди тридцати женщин и мужчин не оказалось ни одного труса и дезертира. И ни одного выжившего… кроме меня.
Я прекрасно знал эти места, но все равно ориентироваться в темноте трудновато. Семь домов деревушки теперь представляли собой беспорядочную кучу развалин, из которых кое-где торчали куски стен, подобно руке утопающего, тянущейся из бурного моря в последнем безмолвном крике о помощи.
Я повернул на запад, туда, где небо еще слабо светилось красным. Большая дорога проходила на востоке, вдалеке раздавалось урчание моторов. Нашей группы больше не существовало, и сдерживать наступление противника теперь некому. Вражеские войска устремились вслед за нашими отступающими дивизиями.
Я пришел туда, где под корнями большого дерева спрятал узелок. От дерева остался лишь сломанный, наполовину обгоревший пень, но узелок был на месте. Тоже, между прочим, результат моего громадного жизненного опыта.
Открыв банку говядины, я в один присест опустошил ее. Теплой эту гадость еще можно заглатывать, а вот в холодном виде она становится просто омерзительной. Но самое главное — там было много протеина и липидов, которые сейчас так необходимы моему телу. Допив воду из фляги, я наполнил ее из ручья, протекавшего у подножия холма.
Я оглянулся, чтобы сказать последнее «прости» Свену, Карлу, Светлане и другим, кто оказался моими спутниками в этой жизни. Предстояло найти себе другое имя, придумать другое прошлое… Я снова отправился в путь.
Я все еще чувствовал себя слабым. Мне бы следовало съесть что-нибудь, как следует выспаться, но здесь, рядом с полем сражения, оставаться нельзя. К утру появятся мародеры обеих разновидностей, не стоит привлекать их внимание.
При свете тонкого серпика нарождающейся луны я шел около двух часов. Не знаю, на какие холмы я поднялся, сколько ручьев пересек. В конце концов я нашел убежище, которое показалось мне достаточно надежным, чтобы погрузиться в сон. Тело решительно требовало отдыха, и сила воли ничего не могла с этим сделать.
Я увидел Смерть. Старая знакомая, она часто приходила ко мне во сне. Ну, как бы визит вежливости. И всегда начинала с некоего подобия восточного танца, где ее кости стучали друг о друга в ритме шагов. Это зрелище походило на плод воспаленного воображения безумца, но тем не менее я вскоре пришел к выводу, что это самая приятная часть ее посещения.
Она была совсем не такой, как ее обычно себе представляют: с косой, в широком черном плаще. Подобной я ее видел лишь в первый раз. Ей хватило одного визита, чтобы понять: нечего и пытаться напугать меня громадным кривым лезвием. Ее это вовсе не обескуражило, и она продолжала являться всякий раз, когда мне удавалось избежать ее костлявых объятий. Теперь при ней не было бесполезной косы, а порой и плаща, чаще всего она представала передо мной в самом скромном виде.
Увидев ее сидящей в позе индианки, я расхохотался.
— Неужели я такая забавная? — спросила она хриплым и чувственным голосом, так удачно дополнявшим это безумное зрелище.
— Я вот подумал: как ты встанешь? У тебя же кости зацепятся друг за дружку.
— Встану так же легко, как и остальные. Ты, например, — ответила она с лукавым смешком, который показался мне еще более чувственным.
Я знал, что все происходящее не более чем сон. Это я сам придумал ее такой, придал ей женственный облик. Я даже спрашивал себя: если мне она является в виде женщины, то, возможно, женщина увидит ее в мужском обличье. Но, разумеется, я ни с кем об этом не говорил.
— Верно, — ответил я. — Но иногда мне этого не хочется. Это сильнее меня: тело настаивает, а разум сопротивляется изо всех сил.
— Твоя натура в том, чтобы выживать, а моя — забирать жизнь.
— В таком случае почему ты ко мне зачастила?
— Ты не такой, как все остальные. Ты не боишься меня, не убегаешь. Хотя я уверена: когда-нибудь ты все же уступишь.
— Только не этой ночью, — ответил я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно беззаботнее.
— У меня бесконечное терпение. А теперь я должна тебя покинуть: работа не ждет. — Она поднялась — кости принялись скрипеть и постукивать, ударяясь друг о друга. — Итак, до скорого. Полагаю, ты не заставишь себя ждать и дашь повод снова нанести визит.
— Не особенно на это рассчитывай. Я решил изменить образ жизни и впредь намерен избегать опасных мест.
— Гони природу в дверь, она влетит в окно, — рассмеялась она в ответ и исчезла.
Я проснулся с первыми лучами солнца. Меня терзал дикий голод, слабость еще давала о себе знать, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что я недавно пережил в развалинах. Выпил еще немного воды, сгрыз пару галет, напряженно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг. Я пребывал в полной неподвижности и поэтому не испугал всяких мелких пташек. Они распевали во все горло, а это означало, что, кроме меня, в окрестностях нет ни одного человека.
Не покидая своего убежища, я набрал веток и разжег небольшой костер, сварил рисовую кашу с консервированным мясом. За исключением нескольких галет это был весь мой продуктовый запас.
Надо срочно найти что-нибудь съестное. Впрочем, меня это не сильно беспокоило: местность хоть и не особенно населенная, но и не совсем заброшенная.
Заморив червячка, я снова открыл для себя множество эмоций и ощущений, напрямую не связанных с желанием выжить. Обмундирование было насквозь пропитано кровью, отчего стало жестким и на редкость неприятным. В любом случае, теперь я на оккупированной территории и в таком виде подвергаюсь нешуточному риску.
Покинув убежище, я направился на поиск какого-нибудь водоема. Найдя его и почувствовав себя в безопасности, я избавился от одежды, закопал ее под сухие прошлогодние листья и как следует отмылся. Смыл с себя засохшую кровь, пыль и грязь, скопившуюся за восемь дней беспрерывных боевых действий, когда воды не хватало даже для питья. От раны на груди остался лишь еле заметный шрам; через несколько дней и он бесследно исчезнет.