– Вот вы говорили про того блондина, – сказал Свищев, чокнувшись с Патмосовым, – так мы вам скажем, что обогатили его, честь ему вернули, деньги, а он, мерзавец, после этого и надул!
– Скажите пожалуйста! Украл?
– Нет, этого не удалось, – сказал Калиновский, – просто отказался от компании и за свое счастье играть стал.
– Скажи, за свой страх! – вставил Бадейников.
– Это мы увидим! Я этого так ему не оставлю! Да – с! – и Свищев хлопнул огромной ладонью по столу.
Сам Свищев, огромный, рыжий, с громадной головой на короткой шее, с грубыми руками, пальцы которых были словно обрублены, производил впечатление разбойника с большой дороги.
Калиновский с манерами выхоленного пана, с певучим голосом, плотный красивый мужчина, являлся типичным шулером, и, наконец, Бадейников, дополнявший компанию, производил впечатление альфонса. Жгучий брюнет, вероятно, одессит, невысокого роста, с деликатными манерами, с кукольным лицом, на котором резко, как нарисованные, выделялись усы и брови.
– Что же ты сделаешь, медведь? – засмеялся он.
– Подведу, назову жуликом, в морду дам! – прорычал Свищев.
Патмосову стало страшно за Колычева. Для него было ясно, что этого Свищева можно напоить, потом раздразнить, и он полезет на всякий скандал, как бык на красное.
– Ха – ха – ха! – засмеялся Калиновский. – Друзья, его и подводить не надо. Сам влетит! Вы думаете, счастья надолго? А?
Бадейников с улыбкою кивнул, а Патмосов сказал:
– Известно!
И Калиновский разгорячился.
– Я уверяю вас, – сказал он, перегибаясь через стол, – что этот Колычев под конец именно за свой страх на фокус пустится, и тогда… – Он сделал паузу. – Всем только следить надо!
Он опрокинул в рот рюмку водки.
– Именно! – мягко сказал Бадейников. – Только следить!
Лакей внес ужин. Разговор на время прекратился. Патмосов затронул другую тему.
– А Ефрем Степанович преотлично устроился, – заметил он.
– Еще бы! Чего ему? Сиди и работай, – подтвердил Свищев.
– Единственный у нас. Я думаю, на всю Россию! – сказал Калиновский. – Из Москвы приезжают. Одно слово, артист!
– А хорошо он работал? – спросил Бадейников у Патмосова.
– Умел! – ответил он и стал врать: – Мы с ним в Москве работали, в Нижнем, по Волге, на водах. Главное, штос и стуколка!
Свищев вздохнул.
– Тогда, говорят, дела были. Теперь что! Дрянь! Арапа этого развелось, что блох. Ей – Богу!
Патмосов знал, что» арапом» зовется игрок, приходящий без денег.
– Всегда они были! – сказал он. Бадейников засмеялся.
– А вот мы теперь и с них шерсть снимем!
– Как?
– Хотите с нами в компанию, расскажем! – решительно предложил Калиновский.
– Я для этого и ехал! – сказал Патмосов.
– Руку! – закричал Свищев, протягивая свою лапу. – Вот, Костя, и банкомет! А! – торжествовал он. – Бадейников! Требуй вина. Вспрыснем!
Ужин кончился. Лакей подал вино и кофе. Свищев захмелел и начал шуметь.
– А какое дело? – спросил Патмосов.
– Я клуб открываю, – скромно сказал Бадейников, – нашел уже основателей. Вот вы, здесь есть литератор Пирон…
– Водевили пишет! Тру – ля – ля! Опять, хронику! В» Листке», – вставил Свищев.
– Да! Потом редактор один, Сморчков, и отставной генерал. Откроем, и пойдет наше дело!
– У – ух! Вихрем! – жмурясь, проревел Свищев.
– Так вы наш? – сказал Калиновский. – За дружеский союз! Ура!
Они чокнулись.
– Теперь о деле, – серьезным тоном начал Калиновский, – вы отныне наш банкомет. Вас, понятно, учить нечему. Будете в ровной дележке. Мы откладываем двадцать процентов, а остальное поровну. Завтра начнем!
– Согласен! – сказал Патмосов. – Только не завтра.
– А что?
– Одно, завтра – пятница, а я в такой день – ни – ни! Второе, не знаю еще публики. Надо походить, оглядеться.
– Ну, ну! Недельку всегда переждать можно.
– А мы тем временем с тем прохвостом расправимся, – упрямо твердил Свищев. – Попомнит он нас! Да! Это ему так не пройдет. Нет, голубчик! Влетишь!..
У Патмосова от этих слов сжималось сердце.
Завтра же он будет у Колычева!
Ужин окончился. Друзья подхватили пьяного Свищева. Патмосов, пользуясь этим, выскользнул от них и уехал домой.
XII
Пафнутьев приехал утром не столько с докладом, сколько из любопытства.
– Ну, что? – встретил его вопросом Патмосов.
– Опять выиграл и опять был один!
– Играл в железнодорожном?
– Да!
– Много выиграл?
– Теперь уже очень много. Вчера тысяч шесть, да раньше, почти две недели. Какой, больше!
– Я думаю, он отыгрался, – решил Патмосов.
– Наверное! – с убеждением сказал Пафнутьев. Патмосов отказался от завтрака и поехал из дома. Он отправился в Южный банк.
– Михаил Андреевич в правлении? – спросил он.
– Так точно! – ответил швейцар, снимая с него шубу. – Пожалуйте наверх!
Патмосов поднялся во второй этаж и подал курьеру свою карточку.
Через несколько минут он вошел в роскошный кабинет директора Южного банка.
Колычев – сын поднялся к нему навстречу.
Патмосов вгляделся в его бледное, осунувшееся лицо и поразился его болезненному виду.
– Пожалуйста! – Колычев указал Патмосову на кресло, сел сам и придвинул к Патмосову ящик с сигарами.
Патмосов твердо взглянул ему в глаза и решительно приступил к делу:
– Я приехал из личного к вам расположения с просьбою прекратить игру в карты!
Колычев, видимо, не ожидал разговора на подобную тему и в изумлении откинулся.
– Но, позвольте, – начал он с обидною вежливостью, – на каком основании вы…
Патмосов поднял руку, перебивая его:
– Как расположенный к вам человек. У вас семья, отец, у вас положение, незапятнанное имя…
Колычев вдруг покраснел и выпрямился.
– Но позвольте! Я…
Патмосов опять перебил его:
– Вы рискуете потерять все! Потерять честное имя!
Колычев весь напрягся и почти крикнул:
– Никогда!
– А я говорю, можете! – повторил Патмосов. – Вы рисковали уже честью дважды…
Колычев опять хотел перебить Патмосова, но тот остановил его.
– Да! Дважды! – сказал он с ударением. – Вы знаете, про что я говорю…
Колычев побледнел и тревожно взглянул на Патмосова.
– Что я знаю, то знаю только я, – сказал Патмосов и продолжал: – Теперь вы отыгрались, да? Чего же вам больше? Мало вам ваших средств, мало тех испытаний, которые вы пережили?
– Но позвольте! – перебил его наконец Колычев, вздрагивая от волнения и негодования. – Кто вы? На каком основании вы все это мне говорите? Какие права ваши вмешиваться в мои дела и давать мне советы? Что угрожает мне? Почему мне не играть?
– Кто я? Вы, вероятно, не разглядели карточки. Я – Патмосов! Если вы про меня не слыхали, то скажу: я добровольный сыщик. Да! Я немало на своем веку обличил мошенников и не раз спасал честь порядочных людей.
Колычев тяжело дышал.
– Я видел ваш проигрыш и знаю условия, при которых начался ваш отыгрыш! Да!
Колычев невольно потупился.
– Теперь дальше. Вы разорвали с ними, но эти люди не прощают измены. Они считают вас изменником!
– Что они могут мне сделать? – тихо спросил Колычев.
– Все! И я вас предупреждаю, – Патмосов встал, – вы ставите на карту честь свою и своего отца!
– Никто не посмеет посягнуть на мою честь, – гордо заявил Колычев.
– Я сделал все, что мог сделать, – с грустью сказал Патмосов, – вам остается подумать о моих словах!
– Кто вас направил ко мне?
– Что вам до этого? Отчего вы не допускаете простого расположения к вам?
– Благодарю вас, – холодно сказал Колычев, – но вашим советам не последую. Я люблю игру и ее ощущения. Бояться же каких‑то негодяев мне не приходится.
– Но вы с ними были вместе! – невольно воскликнул Патмосов.
Колычев вспыхнул, потом побледнел. Он тяжело перевел дух и почти прошептал Патмосову:
– Я искупил это страданиями бессонных ночей!
Патмосов молча поклонился и вышел.
Колычев стоял посреди своего роскошного кабинета, скрестив на груди руки.
XIII
В двенадцать часов ночи Патмосов входил в игорные залы железнодорожного клуба.
Дымный воздух, душная атмосфера, казалось, были насыщены какими‑то нервными токами, от которых движения делались порывисты, глаза загорались.
Со всех сторон неслись возгласы:
– Делайте игру! Место! Одно место! Прием на первую! Я занял!
И звенело золото, раздавался смех на одном конце и резкие проклятия – на другом.
Мимо Патмосова прошел Колычев, направляясь к столу. Он не узнал Патмосова в крымском помещике Абрамове и, задев его плечом, извинился.
Карточник уже приготовил для него место.