— Беднягу вывернуло наизнанку при виде находки.
— Какие-то улики?
На этот раз пауза длилась куда дольше.
— Нет. Никто ничего не заметил. Никто ничего не слышал. На месте происшествия ничего, кроме лужи блевотины.
Я кивнул.
— Поделитесь, если что-то пронюхаете?
— Во всяком случае, позабочусь о том, чтобы весточка достигла нужных ушей.
Это означало, что он не собирается дать мне шанс вытеснить его из поля зрения дядюшки и, следовательно, лишить всякой надежды на подачку.
Я кивнул и поднялся, ловко швырнув монету на стол, так что серебро громко зазвенело на каменной столешнице.
— За ваше прохладительное, друг мой, — манерно картавя, проворковал я и вразвалочку вышел под метафорический скрип зубов за спиной.
В ночи тяжело висело влажное соленое дыхание Богини Бурь. Я остро чувствовал нечто более опасное, чем обычное число духов болезней, плавающих в воздухе. Пот пропитал подушку и простыни. Я отбросил одеяло. В такие ночи уснуть невозможно.
В этот момент я что-то поймал взглядом и попытался рассмотреть его в темноте. Так и есть: неразличимая фигура двигалась к изножью кровати.
Мне страстно захотелось бежать или хотя бы дотянуться до меча под подушкой. Но я не смог не то что пошевелиться, а даже вздохнуть.
Незнакомец встал на колени. Поднял шкатулку, которую я держал в изножье. Откинул крышку, и оттуда вырвался холодный зеленый свет, упавший на лишенное кожи лицо.
Кожи, но не плоти. Глаза, мышцы — все присутствовало. Только вот кожа была содрана. Ну, разумеется, имелся всего один освежеванный человек, игравший в моей жизни значительную роль.
Я уставился в глаза, лишенные век, и узнал их. Цвет разбавленного шоколада.
— Дым?
Я так и не понял, улыбнулся ли он. У него не было губ.
— Пришел навестить свою кожу, — пояснил он. — В такие ночи без кожи бывает холодно.
— Как мило…
Его зубы блестели в зеленоватом свете.
— Я также пришел напомнить, что твоя жизнь проросла из моей смерти, как кукуруза пробивается из плоти Кукурузного бога.
— Моя жизнь! До чего же чудесно!
— И чтобы напомнить: именно ты мог стать тем, кто гуляет по ночам без кожи.
Он захлопнул крышку. Свет исчез. Я остался один.
Дрожа, я пополз к изножью кровати. И хотя лунный свет был совсем тусклым, толстый слой пыли на крышке не был потревожен. Никто не касался шкатулки. Дыма здесь не было. Наверное, мне приснился кошмар.
Я лишь однажды заглянул в шкатулку с кожей Дыма, когда дядя Тлалок отдал ее мне, после того как спас все, что осталось от моей жизни. С тех пор я не сумел заставить себя открыть ящичек и увидеть высушенную, аккуратно сложенную, покрытую татуировкой кожу.
— То, чего ты желаешь больше всего, — изрек дядюшка, собственными руками вручая мне шкатулку.
Он был прав… тогда. В то время моим единственным желанием было узнать о медленной мучительной смерти Дыма, навлекшего на мою голову позор и покинувшего в беде. Только, как и большинство даров дядюшки Тлалока, этот был обоюдоострым оружием, а острие казалось смертоноснее обсидианового наконечника стрелы. Покончив с моим врагом подобным образом, он лишил меня всякой возможности вернуться к прежнему существованию. Презентовав мне кожу, он неотвратимо связал меня с преступлением. И тем самым ненавязчиво напомнил, в чьих руках жизнь и смерть каждого обитателя Английского квартала.
Дым этой ночью больше не вернулся, но все мои сны были тяжелыми и населенными вещами и событиями, которые я предпочел бы забыть. Я проснулся мгновенно и вскочил, сжимая меч, прежде чем рассмотрел человека, стоящего у постели. Это был мой слуга Уо, бесстрастно взирающий на меня, несмотря на готовый вонзиться в него клинок.
— К вам посетитель, — объявил он, убедившись, что я обрел подобие сознания.
— Кто?
Уо пожал плечами.
— Она под вуалью.
— Оружие?
Его плоское крестьянское лицо оставалось равнодушным.
— Высокородная дама.
Она стояла посреди гостиной, неестественно выпрямившись и держа руки по бокам, словно боялась, что запачкается, если притронется к чему-нибудь. Мантилья украшена одним, достаточно скромным рядом вышивки, указывающей на положение, но не определяющей род.
— Госпожа?
Она повернулась лицом ко мне, не снимая мантильи. Глаза, хоть большие и темные, недостаточно скошены, чтобы казаться по-настоящему красивыми. Похожи на глаза другой женщины, жившей в далеком прошлом.
Память ледяными когтями вцепилась в мое тело.
— Мы одни? — осведомилась она, когда слуга вышел.
Я кивнул, и она сбросила мантилью. Ничего не скажешь — хороша, хотя вряд ли может считаться неотразимой. Череп не уплощен, как у людей из рода Лягушек, волосы блестящие, губная затычка так же мала, как нефритовые катушки в ушах. На подбородке четыре линии, как у всех знатных замужних дам. Понадобилось не меньше секунды, прежде чем я сложил все части головоломки и узнал ее.
— Что же, по крайней мере ты не пьян, — заметила дама.
— Три Цветка?
— Леди Три Цветка, — жестко и холодно уточнила она.
Значит, не поддастся ни на дюйм.
— Чем же я могу служить пресветлой леди?
Ее глаза сверкнули. Когда-то, в другой жизни, она была старшей сестрой той, на которой, я собирался жениться. Кто же она теперь?
— Девять Оленей рассказал о встрече с тобой.
— Не удивлен, что мой кузен не способен держать язык за зубами. Неужели этого достаточно, чтобы ты примчалась ко мне?
— Скажем так: это напомнило мне о твоем существовании, — фыркнула она, подчеркнув последнее слово, будто я и в самом деле давно отправился в мир иной. Что же, с ее точки зрения, так оно и произошло.
— Так что привело тебя сюда?
— Родственница. Четыре Цветка.
Ого! Скорее всего, карточный долг, и Три Цветка использует наше давнее знакомство, чтобы кокетством и мольбами отделаться от обязательств и как-то выкрутиться.
— Я не знаю такой.
— Она была совсем ребенком, когда ты ушел.
Снова многозначительная тяжесть на последнем слове. Но меня уже тошнило от ее высокомерия, от всего того, что она символизировала, от лица Дыма с ободранной кожей, неотвязно плавающего в сознании. Впрочем, я смягчил голос:
— Леди, очевидно, вам что-то понадобилось. Вы полагаете, что, оскорбляя меня, скорее добьетесь цели?
Пауза.
— Ты прав, — неожиданно признала она. — Я пытаюсь отыскать Четыре Цветка. Она исчезла три дня назад, предположительно, похищена на Лесном рынке.
— Предположительно?
— Ее горничная услышала приглушенный вскрик, обернулась, но госпожа уже исчезла.
Я вопросительно поднял бровь, и гостья разом вспыхнула:
— Горничную весьма тщательно допросили. Но она упорно повторяла одно и то же.
— В таком случае Четыре Цветка действительно была похищена.
Леди Три Цветка пронзила меня негодующим взором.
— Я желаю, чтобы ее возвратили.
— В таком случае предлагаю посредничество. Могу дать вам имя…
— Посредники утверждают, что им ничего не известно об этом деле, — перебила она.
Это отрезвило меня. Похищение людей было древней, если не почетной профессией — и, кстати, одной из причин, по которой знать держала своих женщин и детей под строгим надзором. Но в таких вещах существовал определенный порядок, можно сказать, протокол. А это требовало участия посредников.
— Три дня, говорите?
— Утро последнего дня Оцелота.
Вполне достаточно, чтобы посредник успел связаться с семьей.
Я мысленно перебрал все версии. Самая очевидная была одновременно и самой неприятной. Вполне вероятно, что похитители перестарались, и теперь девушка мертва. А может, это и впрямь необычайно сложное дело. Что-то пошло наперекосяк или другие родственники жертвы были извещены, но предпочли держать язык за зубами. Словом, мало ли что могло случиться!
— Четыре Цветка — важная персона?
— Она происходит из рода самого императора Монтесумы[3].
Вежливый способ объяснить, что она очень знатна, но и только.
Ни положения, ни титула, ни состояния. Родственница-компаньонка Три Цветка, выбранная, возможно, за имя и ранг, возвышающий ее над слугами, хоть и ненамного. Но молодая аристократка могла привязаться к такому существу, особенно если ее родная сестра была красивой, бессердечной и пустоголовой.
Я тряхнул головой, стараясь вернуться к действительности.
— Значит, тут не совсем то, что вы думаете. Лучше возвращайтесь домой и ждите известий.
— Я желаю, чтобы ее нашли!
— Воображаете, будто стоит мне щелкнуть пальцами, и она возникнет из воздуха?
— Думаю, что ты можешь связаться со своими дружками, которые занимаются похищением людей.