Затем засосал в свои внутренние емкости для мусора обгорелую тушку и бумажный пепел. Впрыснул в воздух нейтрализатор задымления и запаха и укатил, забрав с собой воскурительное блюдо.
Кубик впечатлился. Воскрешение робота происходило по всем канонам чудосотворения и не могло не вызвать трепета. Нервического трепета, близкого к истерике или даже буйному припадку. К счастью, Кубик умел сдерживать свои бессознательные порывы.
Раф внимательно смотрел на него.
— Ничего, привыкнешь, — успокоил он Кубика. — Все привыкают. С первого раза тяжело, конечно. Тебе еще повезло, что ты здесь уже год обживаешься. А мне это показали почти сразу, как сюда попал. Меня потом по всем этажам разыскивали. Представляешь, иду с закрытыми глазами, аккуратно все углы обхожу. Без сознания! Это мне потом рассказывали. В себя пришел только в медблоке. Вот тебе и чудеса.
Кубик рассеянно покивал.
— Между прочим, — продолжал Раф. — Я чего к тебе пришел-то. Ты текущий процент по своему сектору получил?
— Сегодня не успел еще. С чучелом этим куковал. А вчерашний — восемьдесят пять. А что?
— А то. У меня сегодня девяносто четыре. У Тадика — девяносто пять. У Серого — девяносто три и восемь. Ну и так далее.
Кубик мрачнел на глазах.
— А чего ты хочешь. Высокая пластичность с самого начала в сценарии была задана. Думать же надо было.
— Надо было, — согласился Раф. — Только чего теперь жевать про это — надо было, не надо. Если до ста дойдет, мы все можем вылететь в задницу.
— А что… будет? — осторожно осведомился Кубик.
— Точно никто на знает. Потому что никогда раньше не доходило. Но предположения имеются. После сотни пойдет ускорение. Процент будет нарастать со скоростью единица в час. Это по прикидкам. Начнутся необратимые изменения. Если заснять разложение трупа в течение года, а потом прокрутить за две минуты — вот так это примерно будет со всем реалом. Он просто сбесится. Будет… как его… первобытный… первородный… хаос.
— А Конкурс? Он останется?
— Ничего не останется, — мрачно пророчествовал Раф. — Ни Конкурса, ни нас с тобой. Хорошо, если планета Земля не…тся совсем.
Кубик уселся на стол и скукожился.
— Страшно, — сказал он сипло.
— Поджилки трясутся, — поддакнул Раф.
— И это все устроили мы? В смысле — Центр?
— Ну уж нет. Лично я заламывать руки и ползать на коленях не собираюсь. Не мы же их всех лысыми неграми сделали. Народ хочет справедливости. Он ее получил. Так? Объективная самопроизвольная трансформации реала в соответствии с заданными параметрами. Ты вспомни, с чего это все началось.
— С чего?
— С зависти. Желание справедливости растет четырьмя ногами из зависти. И только одной ногой из чего-то еще.
— Да это понятно. — Кубик махнул рукой, словно муху отогнал. — Но почему же это все так… тупо? Как будто живем среди дебилов. Высшая школа сразу исчезла, ты помнишь? Как языком слизнуло… это… животное такое было… не помню название.
— Корова.
— Вот-вот. А ты заметил, что люди на улицах одеты… как страшилки на Хэллоуине?
— Одежда украшает человека. Справедливость требует, чтобы она украшала всех одинаково… или одинаково уродовала.
— Вот-вот, — повторил Кубик. — Почему же всегда выбирается минус, а не плюс? Уродство, а не наоборот? Вычитание, а не прибавление?
— Закон природы? — в шутку предположил Раф.
— Или великий принцип демократии, — серьезно ответил Кубик. — Считай: самоликвидировались — белые, молодые, красивые, слишком умные, кошки, собаки, цветущие деревья, третьего дня, кстати, не видел в воздухе ни одной «тарелки», все стали какие-то облезлые, несчастные, скучные. Глядят друг на дружку с опаской и злобой. Помнишь, две недели назад в Риме — история с инвалидами?
— Чуть весь город не стал инвалидом, — ухмыльнулся Раф.
— Хорошо хоть, локализация ареала произошла.