– Никто, как Бог, – успокаивал пришедший, – может, выздоровеет, а, может, и не прогонят, – может, снесут назад прибавку за пятнадцатилетнюю службу, да оштрафуют и оставят на службе. А что ж отчаиваться?! Готовиться надо ко всему: пятнадцать лет прослужил, да в солдатах служил, когда-нибудь и помереть придётся… Если б на железной дороге служил, уже пенсию получал бы, а наше ведомство тоже ведь десяток-другой миллионов доходу даёт, всё от рук да ног, – можно бы и пожалеть эти руки да ноги, а не то что пенсии, а и жалованья нет нигде хуже, как у нас.
Мать слушала, слушала и крикнула на пришедшего:
– Да их-то, их, чем я кормить стану?! Ведь кусочка не на что купить завтра…
– Никто, как Бог… Роптать только не надо, – чтобы хуже не вышло.
– Какое ещё хуже тут может быть?!
Ушёл телеграфист. Дети ещё повыли и перестали и спят вповалку в грязных тряпках. Спит и Наташа, – жарко ей и душит её что-то во сне. Слегка проснётся, повернёт шею, – ломит шею и болит она, болит голова, точно вбили в неё что-то тяжёлое, как железо. И опять забудется и что-то страшное опять ей снится. А потом проснулась и стала плакать от боли. Огня не было, мать прикрикнула:
– Ещё ты тут: спи, – пройдёт…
Ещё раз вскочила со сна Наташа и сиплым, безумным голосом быстро заговорила:
– Мамка, мамка, полусапожки готовы, надо бежать за ними…
Мать подняла голову, послушала, как тяжело дышала замолкшая опять Наташа, вспомнила о муже, прошептала тоскливо «о, Господи» и заснула до новых окриков каждого по очереди всех её семерых детей.
На утро, когда все проснулись, Наташа уже никого не узнавала. Горячая, вся в огне, она металась красная, с распухшей шеей, широко раскрытыми глазами…
Мать ушла в больницу навестить мужа, оставив семью на руках восьмилетней Сони. Аня сидела в углу и, маленькая, горбатенькая, угнетёнными глазами смотрела, нервно шевеля пальчиками.
Муж лежал на больничной койке под одеялом – как покойник – длинный, худой, истощённый, с бритым лицом гвардейского солдата. Он передал жене двадцать копеек, которые получил вчера за разноску телеграмм. Запёкшимися губами, постоянно переводя дыхание, он шептал:
– От того, с большими усами барина – десять, от Антонова пять, и ещё пять из гостиницы – новый…
Жена знала всех клиентов мужа.
– К тому барину сходи, через него и вышла путаница, проси, чтобы заступился перед начальством. Нельзя ли из деревни назад вернуть телеграмму?.. Скажи, копии не осталось: с аппарата Юза она, печатная… Скажи, не помогут ли тебе на хлеб, пока болею… в счёт полов… Выздоровею, опять буду натирать полы им, чтобы другим не сдавали… Поклонись в ноги… не забудь… об Наташе с сестрицей милосердной посоветуйся…
Посоветовалась, и к вечеру перевезли Наташу в больницу, – у неё оказался дифтерит. А на другой день перевезли в больницу и всех остальных детей, кроме грудного.
Всем остальным успели вовремя сделать прививку, а Наташа умерла.
Она лежала в своём жёлтом гробике тихая, задумчивая, покрытая новым куском коленкора. И муж поправился и опять понёс телеграммы, а остальная семья опять сидела в своём подвале, и маленькая Аня с глазами, полными ужаса, всё ждала, что ещё страшного принесёт с собой отворяющаяся дверь.
III
И всё опять пошло своим обычным чередом. Не совсем, впрочем, обычным.
– Сколько?! – кричал в столовой с весёлым ужасом Молотов, когда счёт прибывших обедать детей кончился.
– Девяносто девять.
– Ну, пропали и с потрохами… Вот что: садить их надо в два приёма. Порцию щей убавить вдвое, а послать ещё за пудом хлеба.
И обращаясь к пожилой женщине в очках, сказал:
– Это значит, что через неделю все пятьсот препожалуют.
И точно убеждая сам себя, он горячо заговорил:
– И ничего не поделаешь! Как отказать ему, когда он уже тут?
Он ткнул на ревевшего бутуза, не попавшего в первую очередь и боявшегося, что так и не попадёт ему сегодня ничего в рот.
Молотов, добродушно гладя его по голове, скороговоркой говорил ему:
– Не плачь, не плачь, дадут и тебе…
И, махнув решительно рукой, он заговорил прежним тоном:
– И пусть все идут… Соберутся эти, а я тех, сытых, сюда приведу…
И, возбудившись вдруг, он весело закричал:
– А ей-Богу приведу… В этаком-то городе не найти тысячи рублей?! Шутки… По улицам буду бегать, буду кричать: караул! Помогите!!