– И что мне…
– Храм Истины, – сказал он веско. – Только там можешь получить защиту Хотя можешь и не получить… Но, мне кажется, в тебе больше нужного церкви, чем разрушительного.
Я вздохнул.
– Отец Дитрих, разве я против? Я как раз собирался закончить с флотом и сразу же быстренько смотаться туда и пройти там посвящение или экзамен, что там в этом Храме!
– Ты не первый, – ответил он, – кто так говорит. Все откладывали и откладывали. А потом другие на- ходили их окровавленные или вовсе обескровленные тела. А то и вовсе не находили. Мы все стараемся отодвигать такие вот дела на потом… Что ж, Господь дал нам всем право выбора!
Он перекрестил меня и вышел в коридор. Я некоторое время сидел, прислушиваясь к обрывкам разговоров, у меня уши еще те, даже эти толстые дубовые створки не помеха, если сосредоточиться, но что толку подслушивать разговоры слуг и телохранителей?
Услышать бы, что задумывают мои главные противники.
В коридоре снова голоса, мне надо либо изощренный слух приглушить, либо двери потолще, затем донесся женский возмущенный писк, я высокие звуки ловлю даже лучше низких, наконец дверь чуточку приоткрылась.
Переальд заглянул, повертел головой, не сразу отыскав меня взглядом.
– Ваше высочество…
– Женщины? – перебил я. – Гони.
Он сказал виновато:
– Но Азагердия… говорит, что право имеет…
– Ах, – сказал я, – королева красоты… Нуда, красивые всегда имеют больше прав, чем некрасивые, а накрашенные красивые больше, чем красивые ненакрашенные.
Он понял это как разрешение, приоткрыл дверь шире и отступил, а в кабинет, почти отшвырнув телохранителя, ворвалась Азагердия, прекрасная и взволнованная, ее огненные волосы, выбившись из-под платка, почти устроили пожар.
– Что случилось? – вскрикнула она. – Почему мне только сейчас сказали?
Она остановилась передо мной, рослая в отличие от Дюймовочки Розамунды, надменно-величественная, с горящим от гнева лицом, но в ярких глазах вижу настоящий страх, что со мной что-то может случиться, а у сильных людей гнев – это пламя, а не огонек свечи, а беспокойство за кого-то – ураган, что сметает препятствия.
Я взял ее руку и благодарно поцеловал пальцы.
– Спасибо.
Она спросила все еще сердито:
– За что?
– За беспокойство, – пояснил я. – Мне кажется, за меня вообще никто не беспокоится. А если и есть такое, то, скорее, человек заботится о своем положении, что после меня может пошатнуться или вовсе рухнуть.
Она фыркнула:
– Так и я тоже! Здесь мое положение несравненно выше, чем в неприметном Фезензарде. Я заинтересована в вашем здоровье и благополучии.
– Ладно-ладно, – прервал я, – не выкладывайте и остальные ваши темные секреты женской души. Я предпочту быть обманутым и предпочту верить, что вы… эта… искренне. Такие женщины вроде бы тоже бывают, если верить легендам и поэмам.
Она посмотрела в удивлении.
– А вы им верите?
– Поэмам?
– Да.
– Верю, – ответил я неожиданно искренне. – А кому еще можно верить в этом мире?… Потому верю, что искренне заботитесь обо мне, так мне спокойнее. Это успокаивает, наполняет благодушием.
Она зыркнула насмешливо и дерзко, но в глубине ее глаз на миг промелькнуло растерянное и даже беспомощное выражение, словно обозначился некий кон- фликт или просто амбивалентность между независимостью характера и женской чертой во всем полагаться на мужчину.
Возможно, ее долго и старательно готовили по дороге из Фезензарда в Геннешу, что с этим Ричардом нужно держаться дерзко и вызывающе, он сам такой, покорных не уважает, и если она хочет быть замеченной, то должна уметь дерзить, не переходя границы, и уметь выказывать независимость суждений и вкусов.
На самом же деле она, возможно, как раз кроткая и тихая мыщка?… Хотя вряд ли, это львица может прикинуться кроткой, а мыпке труднее изображать львицу.
Сейчас у этой победительницы и королевы красоты, дочери знатного лорда, графа Кельтнера, что ведет свой род отМоргендарсга, снова надменно-прекрасное лицо, полное невозмутимости и того величия, когда даже на всяких там принцев смотрят свысока, но я нарочито уставился на ее пыщные груди, женщины всегда в этих случаях польщенно улыбаются или чуточку краснеют от удовольствия, однако Азагердия смотрела с тем же высокомерным равнодушием.
– Я рада, – произнесла она красивым серебристым голосом, – что у вас все в порядке и я беспокоилась зря.
– Я рад, – ответил я, – что вы рады. Вы уже подобрали наряд для дня коронации?
– Успею, – ответила она. - Я хочу помочь с нарядом леди Элинор. Она прибудет?
– Обязательно, – заверил я. – Только она прибудет в последний день перед коронацией.
– Почему?
– Много дел, – объяснил я. – Она занимается… управлением хозяйством всего Брабанта. Пока герцог отсутствует, конечно…
Азагердия наклонила голову, вроде бы соглашаясь, хотя, думаю, некоторые слухи доходят и до Геннешу на- счет того, что леди Элинор столько лет отстаивала независимость своих владений не только с помощью своего обаяния.
– Ваще высочество, – произнесла она вопросительно, – изволит ли сегодня посетить женскую половину?
– А что там может быть любопытного, – удивился я, – если главное сокровище той половины вот оно, могу даже пощупать?
– И полупить по рукам, – ответила она мило. – Ваще высочество, я не гцупальная.
– А-а…
– Я красивая и ценная декорация, – напомнила она с достоинством. – Меня нельзя ни мять, ни жма- кать. Испортите!
– А-а, – протянул я снова, – так чего мне туда переть?
– Там мои фрейлины, – пояснила она. – Мои подруги, я их вызвала из Фезензака. Они безумно рады, что вырвались к королевскому двору Вот их можно немножко пожмакать, они же фрейлины!
– Гм, – признался я, – перед такой перспективой не устою. Сегодня же загляну Ближе к вечеру
Она присела в церемонном поклоне и даже склонила голову, чтобы я мог без помех смотреть на ее пыщ- ную фудь и представлять, как жмакаю ее тоже.
Глава 3
Выборы короля должны состояться в ближайшие дни, лорды уже съезжаются, но не столько для того, чтобы захватить места поближе к трону, просто с нынешними дорогами нельзя точно планировать время прибытия, проливной дождь моментально выводит из употребления даже тропки, приходится где-то останавливаться и ждать, когда все подсохнет.
На один и тот же отрезок дороги можно потратить как неделю, так и месяц, потому самые дальние выезжают не только заблаговременно, но и с немалым запасом времени.
Я наблюдал со смотровой площадки башни, как в город прибыла группа из Ундерлендов. Герцог Ульрих здесь давно, из его владений прибыла только Иля, его супруга, но с нею такой цветник фрейлин, что наши орлы сразу воспрянули и расправили перья.
Из наиболее знатных гостей, которые не участвуют в выборах, но присутствуют на коронации, прибыл с пышной свитой король Фоссано Фердинанд Барбаросса. Рядом верхом на рослом коне едет по-мужски Алевтина, крупная и могучая, с золотыми волосами, что прямым водопадом падают на спину, а чтобы не выглядеть простоволосой, как распутница какая, ее лоб украшает великолепная диадема в виде венца, но не замыкается в кольцо, а просто красиво охватывает переднюю часть головы, возвышаясь над лбом созвездием крупных жемчужин, сапфиров и бриллиантов, красиво помещенных в гнезда из серебра.
Валькирия, мелькнуло у меня снова, настоящая спутница воина, даже чем-то похожи с Барбароссой.
Я сбежал по ступенькам, довольный и счастливый, так надо, Барбаросса остановил коня, я с ходу преклонил колено, глядя на него счастливыми глазами.
Мои лорды уязвленно забурчали, Барбаросса грузно покинул седло, подошел ко мне и, крепко сжав за плечи, поднял легко, как тряпичного человека.
– Ну, здравствуй.
– Ваше Величество, – сказал я ликующим голосом, – какое волнительное волнение меня охватывает, когда вижу вас!
– Брешешь, – сказал он великодушно. – Но хорошо брешешь. Смотри, как Алевтина довольна.
Он обнял по-отечески, я чувствовал по его словам и голосу, что и он также рад видеть меня, даже не просто рад, а что-то есть между нами родственное, словно он мой второй отец или родной дядя, опекавший с детства.
Я высвободился из его объятий, преклонил колено перед Алевтиной, что улыбнулась мне дружески и сошла на землю, наступив сперва мне на колено и крепко опершись на склоненный затылок широкой ладонью.
Барбаросса хохотнул:
– Вот злодей, какие у него манеры!… А помню такого наглого разбойника…
Алевтина возразила:
– Он всегда был очень приличным молодым человеком!
– Ну, – ответил Барбаросса независимо, – должен же я его уесть перед его людьми, как он меня постоянно…