– Знаю, – ответила она ехидно, – а как же еще?… Только меня, еще бы!… Эх, ваше высочество, сколько женщин мечтают вас прибить?
– Все, – заверил я. – А любишь меня только ты.
Бобик сделал прощальный круг по двору, пугая народ, и ринулся к воротам. Там распахнули с поспешностью, а то этот зверь если не вышибет, то пробьет дыру.
Зайчик оскорбленно рванулся с места и с тяжелым грохотом копыт послал мощным прыжком свое могучее тело следом. Обратный путь всегда короче, но на этот раз мы без заснувшей у меня на груди Астриды, так что едва за спиной скрылись башни ныне ее замка, как впереди поднялись высокие стены Беллимины, прекрасного стольного града королевства, которое мне во- все не пришлось завоевывать. Во всяком случае, в традиционном понимании.
Мы пролетели под аркой ворот, люди отпрыгивают с испуганными возгласами, мимо пронеслись стены домов, улицы все-таки могли бы строить и пошире, наконец площадь, рад дворцов, еще площадь, там дворцы уже помощнее, и вот – королевский, красочный и грозный, торжественный, олицетворяющий силу и неумолимую власть.
Бобик сразу исчез, я устроил Зайчика и пообещал наведываться в его конюшенные хоромы, а когда вышел на свет, во двор из здания выбежал граф Меркель, крайне взволнованный и запыхавшийся настолько, что даже не станцевал церемониальное приветствие канцлера принцу-консорту
Я остановился в ожидании, а он возопил:
– Ваше высочество!… Ваше высочество!
Я спросил с подчеркнутым испугом:
– Что стряслось? Пальчик прищемили?… Или, не приведи Господь, Ее Величество прищемило… шлейф и теперь он истекает дымящейся кровью?
Он вскрикнул:
– Ваше высочество! Куда вы девались? Вы как будто забыли, что на завтра назначена коронация Ее Величества!
Я изумился:
– Разве завтра не завтра? Или я пропустил реформу календаря?
Он простонал:
– Подготовку!… Репетицию!… Отработку осанки, жестов, милостивой улыбки… Как можно?
– Все в порадке, – заверил я. – Наверстаем. Я знаю такие жесты, о-го-го!
– Не наверстаете, – вскрикнул он. – Уже ночь, а коронация начнется…
– Что, с утра?
– Нет, Господи, – сказал он с надрывом, – но в поддень! Времени совсем нет, уже вечер!
– Ха, – сказал я, – успею и выспаться, и вообще.
Он заломил руки в смертной тоске.
– А если что-то пойдет не так?
– Прекрасно, – сказал я с чувством. – У лордов и прочего народа будет о чем позубоскалить. Это сближает! Всех со всеми и высоко стоящим правящим классом. Но не надо бежать вешаться так уж сразу, граф! Даже на шелковой веревке. Вы все еще граф? Жаль, я бы дал вам герцога раньше, чем Ротильда, но, увы, вы все равно останетесь верны королеве, так что оставайтесь графом. А насчет коронации… мы постараемся провести все так, чтобы комар носа не подточил.
– Это мы стараемся, – вскрикнул он обвиняюще, – а вас неизвестно где и что носит!
– А может быть, – сообщил я заговорщицки, – я в уединении сочинял оду Ее Величеству?
Он посмотрел с надеждой.
– Правда? Как замечательно!
– Я тоже так думаю, – ответил я. – Обожаю подносить сюрпризы под самый нос. Ну, я пошел, досочиняю кое-что до рифмы.
В большом зале, а также в двух соседних громко играет музыка, слышится дружный топот, несколько десятков пар одновременно подпрыгивают и опускаются на каблуки, то ли местный танец, то ли некий общекоролевский, никогда не разбирался в них, понятно только, что завтра разойдутся вовсю, а пока только репетиция.
Заглянул, проходя мимо двери, у всех такие серьезные лица, то ли разучивают новые движения, то ли опасаются, что худших танцоров отправят к хирургу. Музыка, конечно же, проще не бывает, но здесь другой пока не знают, дудки да смычковые, даже барабан я внес в этот мир совсем недавно, здесь считается, что я его придумал для военного зова.
Мельком увидел Ротильду на троне, величественная и прекрасная, сидит в царственной позе, опустив руки на подлокотники, в лице смелость и решительность, непросто моим военачальникам придется отстаивать принципы, от которых я велел не отступать.
Это в самом деле королева, мелькнуло восхищенное. В каждом движении, жесте, повороте головы, гордом и властном взгляде. И одета, как королева: в простом синем платье, густо расшитом жемчугом, но без излишней пестроты и так раздражающих мужчин фижмочек и оборочек. Даже не знаю, почему раздражают, просто раздражают, но похоже, ей тоже не нравятся, потому и велела сшить такое платье, что именно ей по вкусу… и плевать на то, что и мужчинам нравятся именно такие.
Неглубокий продольный вырез, но грудь не видно, на шее ожерелье из синих камешков, настолько недрагоценных даже с виду, что могут быть и амулетами, хотя для амулетов все-таки слишком красивы.
Я еще раз взглянул украдкой на сильное лицо умной и властной женщины, что вообще-то сейчас занимается ерундой, и направился к лестнице, где почти на самом верху наши королевские покои.
В нарочито узком коридоре, это чтоб легче держать оборону, один стражник и один слуга вблизи моей двери. Оба лишь проводили меня равнодушными взглядами, в Баллимине как-то все забыли, что это я привел сюда Ротильду, а не она прибыла сама, ведя в арьергарде мужа-консорта.
Бобик ворвался следом, сытый и довольный, обычно поджарое брюхо отвисает, как у коровы, пробежался по обширной комнате и тяжело грохнулся в самом центре на ковер.
– Завтра, – сказал я ему, – завтра похудеешь, морда. Будет тебе веселая пробежка до самого Геннегау!
Он посмотрел на меня сонно и уронил голову на лапы. Если завтра в путь, то надо не просто успеть поспать, но и выспаться, говорил весь его вид.
Я снял через голову перевязь с мечом и поставил у изголовья. Все верно, завтра после коронации сразу же унесусь к морю… и начнется настоящая работа: флот, железная дорога, посмотрим, что успели придумать наши алхимики, чтобы ускорить технический прогресс, а уж социальным я обеспечу, пусть только ахают и разводят руками, удивляюсь такому сладкому падению нравов…
Бобик поднял голову и посмотрел очень внимательно и настороженно. Я повернулся в постели, со стороны двери по направлению к ложу идет молодая женщина в почти полностью прозрачном платье.
Двигается медленно и очень неторопливо, переступая ногами, как манекенщица, очень эротично, сочная и налитая чувственностью от пяток и до кончиков ушей, крупная грудь с оттопыренными дойками колышется при каждом шаге.
На середины комнаты, глядя мне прямо в глаза, с улыбкой обнажила левую грудь, нежно-белую с сильно вытянутой вперед красной выпуклостью на конце.
Голова моя моментально накалилась, в черепе суматошно носятся тысячи, миллионы мыслей, идей и даже планов, сердце начало бухать мощно, перекрывая потоки крови в мозг, он сейчас ни к чему, и направляя в более необходимые места, а я таращил на нее глаза и не двигался, стараясь понять, что делать… и делать ли.
Она грациозно остановилась у незримой черты, сочное тело покачивается, по нему пробегает сладостная волна, выставляя лакомые для жадного хватания места, а полные губы раздвинулись в удивленно-иронической улыбке.
– Ты не ждешь меня?
Сердце мое стучит все так же мощно, но моя гостья заговорила, а это дает преимущество мне, поговорить я умею, это работать не очень, и я ответил ровным голосом, надеюсь, ей не видно, как дрожат под одеялом колени:
– Как тебе сказать… Вообще-то обычно договариваются заранее.
Она в удивлении приподняла брови.
– А если сюрприз?
– Сюрпризы я подношу другим, – заявил я.
Бобик некоторое время слушал, переводя взгляд с
нее на меня, потом уронил голову и начал посапывать мирно и спокойно.
– Я же чувствую, – проговорила она чувственным голосом, – как ты весь… да ты уже насыщаешься мною!
– Это не я, – заверил я. – Тело мое еще не есть я, ибо я не язычник, это они – цельные натуры. А я вот такой весь из себя амбивалентник. Да и вообще… я хоть и дурак местами, но не самый последний, потому не брошусь вот так, ага. Хватать то, что предлагают вроде бы бесплатно и с доставкой в постель, ну я ж не рыба, что даже не смотрит на крючок в червячке?
Она покачала головой.
– Не понимаю. Пусти меня к себе!
– В другой раз, – ответил я твердо.
– Какой?
– Ну, сперва выберем, – объяснил я, – удобное для обоих место и время. Понимаешь, мое мужское достоинство… настоящее мужское, бунтует против того, чтобы женщины нами руководили и сами выбирали единолично, как, когда, почему и на каких условиях. Я хоть и консорт, но я им тут наконсортю!
Она произнесла уже чуточку растерянно:
– Не понимаю… Я согрею твою постель и утолю жар в твоих чреслах. Или ты почему-то боишься меня?
В голосе ее было недоверие, что вот я, такой большой и сильный, могу чего-то бояться, и я автоматически напряг плечи и бицепсы, вырисовывая мускулатуру почетче, но взял себя, дурака, за горло и сказал высокомерно: