Такого рода серийные преступления вызывают, если так можно выразиться, подражателей. Отдельные индивидуумы уступают своим инстинктам...- В общем,- резюмирую я,- Пакретт шлепнул невиновного?Упомянутый мною стрелок начинает яростно грызть таблетку, бросив на меня кислый взгляд. Он из тех, кто никогда не прощает другим свои собственные ошибки.- Невиновного! Это как посмотреть,- ворчит задохлик.- Было покушение на убийство, комиссар. Вы свидетель.Старик в разговоре, уклонившемся от темы, берет инициативу в свои руки:- Совершенно верно, дорогой Пакретт. Совершенно верно. Однако вы же знаете этих господ из прессы? Они всегда готовы нажать на чувствительность публики. А публика терпеть не может, когда полиция убивает людей, которые никого не убили. Буальван ведь никого не убил И еще она терпеть не может, когда стреляют в спину бегущему.Бедняга Пакретт! Его жалкая физиономия приобретает бутылочно-зеленый цвет. На нездоровой коже вырастают новые прыщи. Он так расстроен, что даже каменное сердце Старика смягчается.- Я вас не ругаю,- уверяет он.- Просто я предвижу выводы, которые сделают журналисты. С завтрашнего дня из-за этого нового убийства газеты сорвутся с цепи...- Кстати,- вступаю я в разговор,- а как и где все произошло?-У заставы Сен-Мартен, в конце дня. Проститутка была найдена в машине, которую водитель бросил в темном переулке.- Есть описание убийцы?- Еще одно. Парализованный старик, проводящий все время у окна своей квартиры, видел, как он разговаривал с девицей. По словам свидетеля, это мужчина среднего роста, одетый в старую куртку на меху и в бабском берете или в кепке. Точнее старик сказать не может.Короткое молчание. Большой Босс берет линейку. Он похож на дирижера оркестра перед началом исполнения "Ночи на Лысом мосту".- Господа, мы попали в сложное положение. Звериный и неуместный смех мерзавца Берюрье.- Нужно принять самые решительные меры,- продолжает босс.- Если потребуется, мы бросим на это дело столько людей, сколько в Париже проституток.Новый хохот Берю.- Мобилизация еще не война!- фыркает он.- Попрошу вас, Берюрье!- отчитывает его Безволосый. Хохот Толстяка прекращается, как свист воздуха из проколотой шины, когда она уже совсем расплющилась-Я хочу,- продолжает Лакированная Черепушка,- чтобы в каждой точке Парижа, где процветает проституция, были установлены посты.Начальник "нравов" поднимает руку, чтобы попросить слово. Берю не может удержаться, чтобы не сказать ему:- Если вы в туалет, это по коридору налево. По-моему, Берю со своими хохмами идет прямиком к отставке.- Что вы хотели сказать, Пуату?- интересуется Большой Патрон.- Позволю себе заметить, господин директор, эти меры действовали уже несколько недель, но не дали ничего, кроме дела Буальвана.- Значит, усильте их! Это единственное, что мы можем сделать.Совещание заканчивается, но только не для меня.- Сан-Антонио, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.Остальные отваливают с подобающими случаю расшаркиваниями. Когда дверь закрывается за Ахиллесовой Пятой (я вам говорил, что Пакретта зовут Ахилл?), Старик набрасывается на меня, как шотландец на потерянный кошелек.- Я на вас рассчитываю, мой дорогой друг.- В чем, патрон?- В том, чтобы вывести нас из тупика. У вас особые методы. Ваша фантазия подсказывает вам лучшие ходы, чем холодный расчет. Даю вам карт-бланш. Делайте что хотите и как хотите, но принесите мне результат.Я секунду раздумываю.- О'кей, патрон. Я пойду в атаку.
Глава 3
Я нахожу мою славную команду, за исключением начальника бригады нравов, в соседнем бистро. Пакретт предлагает украшенному флюсом Пинюшу таблетку витаминизированного аспирина. Берю, воинственный противник всяких медикаментов, заказывает большой стакан вина.