Подполковник понимал, что в каждой семье, куда дошел слух о трагедии в Вербивке, высказывались свои догадки и предположения. И каждый шаг милиции - в той мере, в какой о нем знали люди, - оценивался, одобрялся или критиковался. Это было неизбежно.
Сначала разговор шел вообще. Зоя Анатольевна, со свойственной женщинам впечатлительностью, ужасалась зверскому убийству на хуторе, и достаточно было только сочувственно поддакивать ей. Но потом она задела мужа за живое, неожиданно заявив, что они с Литвиным посадили невиновного человека. При этом посмотрела на Коваля так, словно апеллировала к нему. Но он сделал вид, что не понял ее.
Капитан Бреус возмутился:
- Нельзя судить, Зоя, о том, чего не знаешь!
- Чего там знать! Я сердцем чувствую. Как он любил свою Марусю!.. Такая любовь - мечта каждой женщины, - в ее голосе послышался легкий укор.
- И чтобы так ревновал? - прищурившись, спросил капитан.
- И чтобы так ревновал! - вызывающе подтвердила она, потом совсем другим тоном, как бы стесняясь своего внезапного порыва, тихо добавила: И все-таки я думаю, что Чепиков невиновен.
Коваль попросил разрешения закурить. Хозяева предложили курить за столом, но он подошел к окну, из которого веяло ветерком. Его трогало то, как принимала к сердцу Зоя Анатольевна чужую беду. Что ей Чепиков, которого сейчас чуть ли не со слезами на глазах она защищает...
- Зоя, это голословно, это не подтверждает ни один факт! - Бреус даже отодвинул от себя тарелку. Ему было не по себе, что жена завела такой разговор при Ковале. Подполковник еще подумает, что он - начальник уголовного розыска - обсуждает дома с женой служебные дела.
- Фактов у меня нет. Но есть интуиция.
- О, это великая сила! - доброжелательно сказал Коваль, словно подбадривая хозяйку. - Особенно женская... Но интуиция, догадка должны рождаться из знаний, из опыта...
Капитану Бреусу стало немного легче на душе. Кажется, подполковник не очень сердится за этот разговор.
- Ну ладно, поговорим о другом!
Но Зою Анатольевну было трудно удержать.
- Мне жалко Чепикова, - продолжала она, - сперва дома довели человека... А теперь еще и вы...
Щеки ее покрылись румянцем, глаза заблестели, рука нервно что-то вычерчивала вилкой на скатерти.
- Мы не можем пользоваться такими понятиями, как "жалко" или "не жалко", - сказал Коваль. - Мы устанавливаем факты и собираем доказательства. Наше ремесло, Зоя Анатольевна, - поиски истины. Мы с Юрием Ивановичем не только преступника ловим - мы этим утверждаем справедливость. И во имя этой справедливости не можем жалеть всех подряд. Верно, Юрий Иванович? - обратился он к капитану. - Некоторые понимают нашу работу весьма узко и примитивно: нашел след, пошел по нему, поймал виновного и поставил перед светлые очи правосудия. Нет, нам тоже следует разбираться, кого жалеть, а кого - карать... По нашей работе люди судят о справедливости государственных законов. Тут все серьезнее личных чувств и субъективных соображений.
- Зоечка, ты обещала угостить кофе, - взглянул умоляюще на жену капитан.
Она кивнула и легко, словно в танце, выпорхнула из комнаты.
Коваль весь вечер с интересом присматривался к жене начальника уголовного розыска. В коротеньком цветастом платье, которое ладно сидело на ее стройной фигурке, в модных туфельках на высоких каблучках, немного подкрашенная, она напоминала яркую бабочку. И он невольно сравнил ее с женой Литвина - добродушной, дородной Дариной Григорьевной, у которой весь дом, и огород, и сад аккуратно ухожены, как и должно быть у человека, который живет с незапамятных времен на одном месте. И независимо от того, где муж работает - в поле, в мастерской, в конторе или в милиции, - в доме все ведется по-хозяйски: и наквашено, и насолено, и насушено...