"Сдурел, - говорю, - совсем ума лишился! Ты же ей в отцы годен! Срам-то какой! Грешный ты, говорю, человек, Иван, очень грешный!" А он как не в себе: отдайте да отдайте. Люблю - и все!
Тут и она, овечка моя, вошла в хату, не иначе - за дверью стояла, и тоже просить: "Отдайте, мама, за Ивана, люблю я его и без него жить не могу..."
Не поняла я, что не Марийка это говорит, а люцифер своего слугу наслал за грехи наши... Вот и взял сатана силу над нами. Сгубил мою Марийку... - Степанида отвела глаза в сторону и замолчала.
Коваль вслушивался и удивлялся, что материнское горе у Степаниды такое покорное, в голосе ее звучали обреченность и даже какое-то удовлетворение, будто со смертью Марии свершилось некое высшее предначертание. Подумал об изуверских обычаях у древних племен, приносивших в жертву божеству детей. И вдруг он понял, что его больше всего удивило в этой хате - отсутствие какого-либо траура, даже черной повязки вокруг головы не было у Степаниды.
Коваль не перебивал Степаниду, зато Литвин со свойственной ему прямотой спросил:
- Ты, Степанида, говоришь так, вроде не жаль тебе дочери.
- Ее господь пожалел. Она теперь не моя, а богова... А то, что Ивану, слуге сатаны, я при жизни Марийку отдала, - это мой грех. Не ухватило сердце козней сатаны, не сошел на меня святой дух, не шепнул, что делать. Сама решила: кто же возьмет хроменькую? А как одной бедовать без мужа кто знает. Вот и пошла против бога, о мирском, не о вечном порадела...
- А все-таки почему Чепиков стрелял? - спросил Литвин. - Ссорилась твоя Мария с мужем? Дрались они?
- Когда сатана опять овладел Иваном, он дни и ночи пропадал возле Ганки, овечка моя не знала, что и делать... Ко мне ночевать прибегала. Вместе господу молились, чтобы дух его сошел на нас...
- А Лагута при чем? В него-то зачем стрелять было?
Степанида промолчала.
Коваль думал о найденных в лесу гильзах и пулях от парабеллума. Удивляло, что Чепиков возле самого хутора, считай, на глазах у людей, открыл стрельбу. Мог бы, наконец, подобрать гильзы и уничтожить вещественные доказательства. Бывший солдат, он должен был понимать! А не означает ли это, что если Чепиков и совершил преступление, то не умышленно, а в состоянии аффекта - внезапного гнева, отчаяния?..
- Вы у Ивана Тимофеевича пистолет видели? - неожиданно спросил Коваль.
Степанида стиснула губы, и все заметили ее внезапную растерянность.
- Самой не приходилось, - выдавила она после паузы.
- А кто видел? - допытывался Бреус.
- Мне откуда знать?
- Может, в хате прятал? - предположил Литвин.
Степанида пожала плечами.
- А на хуторе или поблизости раньше кто-нибудь стрелял?
Степанида развела руками.
- Чепиков, например?
И этот вопрос остался без ответа.
- Хорошо. - Коваль решил подойти с другой стороны. - Что за человек Лагута? Почему его убили вместе о вашей дочерью?
- Пророк божий, - твердо сказала Степанида. - Хороший был человек брат Петро. Хороший, - повторила она. - Никого не обижал, никому доброты своей не жалел. Он и Ивана хотел от сатаны избавить...
- Мария дружила с Лагутой?
- Он ее молитвой утешал, смирению учил. С малых лет за родного отца был. Тяжко мне в войну пришлось с хворым дитем. Если бы не брат Петро, не подняла бы Марийку. Она, горлица моя, все болела. А Петро когда крупицы принесет, когда дровец; даром что в лесу жили, немцы и хворост брать не дозволяли... Брат Петро богом избранный, его даже супостаты пальцем не тронули, ходил себе по хуторам да псалмы пел. Хоть какой мороз лютый, а он по снегу босой, без кожушка, без шапки, и болезнь его не брала. В лес ночью с молитвой шел - ни человеку, ни зверю обидеть его не дано было. После войны хату рядом с моим двором поставил. Как брат родной. Его бог берег...
- Берег, да не сберег чего-то, - негромко вставил Бреус.
Степанида укоризненно покачала головой, поправила платок, из-под которого выбились седые волосы.
- А на то, значит, воля божья была, - строго сказала она.