Они показывают одно и то же, пока нормальный человеческий мозг не наполняется этим, как губка, и перестает что-либо понимать.
- Настоящие культурные американцы, - не преминул ввернуть Римо, называют это повторной демонстрацией.
- Демонстрация. Показ. Какая тут разница? Для чего показывать по нескольку раз одну и ту же картину? Вот когда по телевизору показывали любимые мной прекрасные драмы, никаких этих повторных... показов и в помине не было.
- Да ведь твои мыльные оперы по два раза и не показывают, ухмыльнулся Римо. - Наверное, даже там понимают - второй раз их никто не станет смотреть. Одного раза более чем достаточно. Лучше придумать какую-нибудь новую тягомотину - ее точно проглотят.
- В настоящем искусстве, - наставительно изрек Чиун, - главное внимание уделяют деталям.
- Так что ты все-таки смотришь на сей раз, папочка? - снова спросил Римо, усаживаясь рядом с Чиуном на диван.
Диван прогнулся под его весом. Римо поморщился. В последнее время он избегал даже стульев, предпочитая в качестве сиденья надежный паркетный пол. Римо сполз на ковер, и его позвоночник, выпрямившись, принял более привычное его хозяину положение.
- Сейчас, - возвестил Чиун, - я смотрю Читу Чин. Она прекрасна.
- О, Боже! - скривился Римо. На экране действительно появилось напоминавшее по цвету и фактуре целлулоид лицо патентованной телевизионной красавицы. Голосом, больше напоминавшим визг циркулярной пилы, она запела песню, от которой у Римо сразу заломило зубы.
- Она, - Чиун обратил к Римо счастливое лицо, - сейчас тоже в этом городе. Ты знаешь об этом?
- Она, как бы тебе сказать, везде. Ее по всей стране показывают.
- Великое счастье, - полуприкрыв глаза, вещал Чиун, - видеть корейскую женщину, добившуюся успеха в этой стране. Воистину Америка - земля неограниченных возможностей!
- Точно, - кивнул Римо, - если даже этой полиэтиленовой барракуде дали эфир. Про что она там воет, папочка?
- Не знаю. Я никогда не слушаю слов. Мне достаточно музыки ее голоса.
- А слова?
- Они мне не нужны. И потом, завистники все равно заставляют ее петь бессмыслицу.
- Ну уж если ты признал это, - Римо довольно осклабился, - это прогресс.
- Что ж, и я способен заметить некоторые - очень небольшие недостатки даже такой великой страны, как Америка, - философски изрек Чиун. - Но их можно исправить. Я только что закончил свою новую поэму - в ней всего лишь одна тысяча семьдесят шесть стихов. Если люди с телевидения согласятся не пускать никому не нужную рекламу, Чита Чин вполне уложится с декламацией моей поэмы в то небольшое время, которое ей...
- Не думаю, чтобы какая-нибудь программа согласилась пустить Читу Чин с твоей поэмой вместо семичасовых новостей, папочка.
- Разумеется. Тем более что сама Чита не так важна...
- Ты и это способен признать? - изумился Римо.
- Конечно. Главное - это я. Мою поэму мы с Читой будем читать дуэтом.
- Вот об этом можешь сразу забыть, Чиун высокомерно взглянул на Римо.
- Я надеюсь, что Император Смит обо всем договорится с телевидением.
- Смит может только привести в состояние боевой готовности армию, авиацию и флот, - напомнил Римо. - На большее его полномочия не распространяются. Чтобы он смог убедить президента какой-нибудь телекомпании отменить новости в семь часов... Что-то я сильно сомневаюсь в этом.
- А я слышал, - не сдавался Чиун; - что эти программы новостей в последнее время испытывают... как их... финансовые трудности.
- Твое трио с поэмой и Читой Чин вряд ли спасет их от краха. Поверь мне, папочка. Я знаю, что говорю.
- Нет, это я знаю. Разреши напомнить - Мастер Синанджу не ты, а я. Конечно, ты проделал немалый путь по дорогам великого искусства Синанджу. Тебе скоро могут присвоить первую ступень мастерства. Когда-нибудь - кто знает - ты, может быть, даже будешь уметь все, что и я умею.