Гошку, несмотря на собственные беды, все время точила мысль о домике на Арбате и о невыполненном обещании помочь с продажей скрипки. Пройдя вместе со всеми до Тверской, он передал брату мешок, болтавшийся за плечами:
— К приятелю надо забежать.
И, благо дорога, которой следовало идти, была оговорена многократно, нырнул в ближайший переулок. Крикнул на ходу:
— Догоню, не бойсь!
Без труда нашел маленький облупившийся домик, но в дверь постучал с робостью, вестей-то добрых не принес. Дверь отворила знакомая кухарка, которая, в отличие от первого раза, узнала его и приметно обрадовалась, хотя проворчала:
— Чище ноги вытирай. Убирать, чать мне приходится.
Гошка объяснил, косясь на Соню:
— Вы не глядите на мою одежку. Сгорели мы…
И торопливо, опасаясь, что его перебьют, рассказал все события последней недели, включая смерть Сережи и свои догадки относительно причастности к ней Амати-Матьки. Его выслушали с видимым интересом, причем мать с дочерью, как заметил Гошка, несколько раз переглянулись.
— Быть может, выпьешь с нами чаю? — спросила Вера Андреевна.
Гошка, польщенный таким предложением, заколебался. Было бы сказочным счастьем сесть за один стол с Верой Андреевной и Соней. Однако Гошка боялся, что его длительное отсутствие встревожит родных, а кроме того, опасался допустить оплошность за чаем.
— Правда, садитесь… — подтвердила приглашение матери Соня. — Как вас зовут?
— Гошка.
— Видите ли, Жорж, — сказала Соня. — Этот человек, Амати, был у нас вчера.
Гошка, присевший было на краешек стула, подскочил, точно ужаленный.
— И вы отдали ему скрипку?! — Гошка даже оставил без внимания свое превращение в Жоржа.
Мать и дочь переглянулись.
— Я сказала, — ответила мать, — что мы уже продали инструмент.
Гошка с облегчением опустился на стул, но тут же спохватился:
— Он вам поверил?
— Во всяком случае, сделал вид, что верит.
— Плохо, что Матька пронюхал, где вы живете. Он на все способен.
— Я скрывала от друзей наше бедственное положение. Потому и совершила опрометчивый шаг, отправившись на Сухаревку. Теперь я объявила, что хочу продать скрипку. Буквально на днях ее возьмут.
— Скорее бы!
— Мы учтем твое предостережение. Кстати, не желаешь ли как следует посмотреть инструмент?
Гошку давно распирало любопытство. Но он стеснялся просить Веру Андреевну.
— Очень! Я ведь ее тогда не разглядел. Понял только, что из хороших…
— Сейчас принесу, — вызвалась Соня и через минуту протянула знакомый Гошке футляр: — Пожалуйста.
Гошка раскрыл футляр. Да, не ошибся тогда на Сухаревке — итальянская скрипка прекрасной работы. Заглянул внутрь, на нижней деке — этикет, из которого явствовало, что изготовлена она мастером Санто Серафино в 1749 году. С теплотой и грустью вспомнил Сережу, благодаря которому он мог с достаточным знанием дела говорить об инструменте, случайно оказавшемся в руках:
— Это венецианская школа. Видите, какой замечательный, чистый, прозрачный и нежный лак? По нему узнают венецианцев, так учил меня Сережа. А нижняя дека сделана из клена, породы «птичий глаз». Она как будто вся в мелких сучках. Такое дерево, как объяснял Сережа, редко встречается на итальянских инструментах.
— Но это хорошая скрипка, Жорж?
— Да, барышня. Сережа, правда, говорил, что у Санто Серафино встречаются очень разные инструменты. Он часто подражал работам Николо Амати, и не всегда удачно. Но этот инструмент, судя по всему, отличный.
Провожали Гошку все трое — Вера Андреевна, Соня, Настя — сердечно, с тревогой, как близкого.
— Если вдруг окажешься в Москве и нужен будет кров, приходи к нам, — сказала Вера Андреевна. — Кстати, где находится поместье твоих господ?
Гошка сказал.
— Помните о нас, Жорж, — добавила Соня.
А практичная Настя сунула узелок с едой и двугривенный:
— Пригодится в дороге.