И Эдик исчез. А мы остались. Мы остались и стали выпивать. И говорить о женщинах… не только о женщинах… Но большей частью все-таки о них.
– Удивительная женщина, – сказал я, вспомнив, как Анна ушла со своим романтиком.
– Ты о ком? – спросил Димка чуток пьяновато.
– Об Анне… о ком же еще?
– Может, и удивительная, но дура, доложу я тебе, редкостная, – ответил мой напарник.
Я не стал с ним спорить, я понимал, что это бессмысленно… тем более что с общепринятой точки зрения Димон был прав.
– Есть такие бабы, – продолжил, рыгнув пивом, Петрухин, – которым всласть только те мужики, что об них ноги вытирают.
Ты прав, Дима… прав, прав. Ты тысячу раз прав, но мне все-таки запомнились на всю жизнь серые глаза художницы Нюшки и ее голос:
– Я знала, Андрюша, что ты обязательно вернешься.
…Ах, как я им завидовал. А впрочем, не знаю… не знаю…