Больше больной – больше будут жалеть.
Такая простая истина, очевидная любому начинающему работорговцу!
А Виталика в это время не просто вернули в хижину, но и заперли в тесный чулан, с которого он здесь начинал – так распорядились приехавшие с Мусой телеоператоры.
Виталик понимал, что Клава старается для него, что одно то, что она кинулась к нему на помощь из безопасного Ярославля, приехала сюда в самое осиное гнездо, да ещё лечила его – и чудо, и подвиг. Понимал, что и сейчас она что-то делает ради их спасения, быть может, выведывает, по какой дороге безопасней бежать. Понимал, надеялся на Клаву – и не мог унять нетерпеливого раздражения: ну что она так долго возится? Давно бы убили этих двух олухов и убежали бы. Или ждали бы в засаде, убили бы теперь этих приезжих, сели бы на их коней – и умчались бы! Потому что она сама гуляет, поэтому ей и ни к чему торопиться. Гуляет, этот горбоносый чичмек её обхаживает – а он, Виталий Панкин, настоящий русский, хозяин в своей стране, должен ждать здесь в вонючей клетке!
Хотя ему, ещё больному, воздух нужен больше всех.
Муса не понимал сам себя: никогда он не был склонен к мальчикам, любил женщин как настоящий мужчина – и вот нравится ему обнять молоденького русского доктора, чувствовать под рукой податливые узкие плечи.
А Клава и правда – не торопилась отойти от Мусы.
– Красивое место, – сказала она просто для разговора.
– Хорошо жить. У нас жить. Поклонись Аллаху, будь нам брат! – обрадовался Муса. – В нас, в чеченах, тоже русская кровь бывает. Сам Шамиль из русских чечен, которые от вашего царя захотели бежать в нашу свободную жизнь среди гор. Ты слышал, да?
Клава о таком и не слыхала. И не поняла, какой Шамиль имелся в виду: Басаев или прежний здешний хан или князь?
– Нет, не слыхал.
– Вот! Шамиль – герой. Никто его не мог попрекать, что в нем русская кровь. Ваши поклонились Аллаху, вместе стали воевать, мы им верим как себе.
Об этом Клава слышала ещё в поезде: редко, но попадаются среди пленных боевиков русские. Этих – хорошо если стреляют сразу. Чаще: привязывают сзади к бэтээру – и волокут по кочкам. Как и «белых колготок» – женских снайперов с Украины и Прибалтики.
– Ты живешь у нас, мы тебе верим. Поклонись Аллаху, будешь мне брат. Денег дам: дом купить, жену брать.
Опять захлопывалась ловушка.
– Боюсь. Меня когда крестили, монах был истовый, сказал: «Крещаешься навеки! Изменишь Господу своему, погибнешь как смрадный пес!» Погибнуть боюсь от его проклятия.
Клава в детстве слышала историю про грозного монаха – только крестил он так родную её тетку. И вот вспомнила кстати.
Муса отнесся серьезно:
– Аллах силен, Аллах защитит. Твой русский Бог далеко, Аллах близко. Посмотри, горы могучи – Аллах воздвиг! Русский Бог не мог, у русского Бога – одна степь, один пыль.
Клава не улыбнулась. Хотя учат в церкви, что единый Бог правит всем миром, на практике все время приходится сталкиваться с конкуренцией Богов – и она привыкла, приняла реальность разделения Богов – по народам и странам. Здесь на земле воюют солдаты, а на небе их Боги точно так же бьются между Собой.
Светила луна, белел снег, укрывший горы, опушивший лапы елей. Светилось оконце хижины. Как в рождественской сказке.
Муса встряхнулся, первым отогнав расслабляющее наваждение.
– Пошли. Будем есть, будем спать.
Войдя в хижину, Клава не увидела Виталика на его привычной лежанке.
– А где больной?
И Муса переспросил тоже самое – по-своему.
Охранник небрежно махнул рукой в сторону чулана – и засмеялся по-чеченски.
– Его надо сюда! Там душно, там холодно, там он опять заболеет хуже!
– Больше будет болеть, больше будут жалеть, – повторил известную уже мысль Муса. – Нам тесно, людей много.
Он взглянул на часы и что-то приказал.