– Пошли, – снова нетерпеливо приказал Муса, и на этот раз Клава смогла последовать за ним.
Кого она увидит в избушке, её уже не интересовало: все мысли сосредоточились на том, чтобы не подогнулись плохо послушные колени. А ведь она так ждала этой минуты, рисковала ради желанного свидания не только свободой – человеческой и специфически женской – но и самой головой.
Она вошла вслед за Мусой. Избушка была освещена несколькими свечами. Навстречу им вскочили двое полумальчишек, похожих на елки, увешанные игрушечным оружием – явно ненужным в таком изобилии.
Но Клава знала, что игрушечных автоматов здесь не бывает – даже дети играют настоящими, хорошо если разряженными заботливыми родителями.
Мальчишки что-то доложили – на своем. Муса махнул рукой, коротко приказал, мальчишки распахнули маленькую дверку в глубине комнаты и вошли первыми – со свечами.
За дверкой оказалась не комната – тесный вонючий чулан.
Там на уложенных вдоль стены овечьих шкурах лежал человек.
Клава за время своей невольной практики уже немного пригляделась к больным – и поняла с первого взгляда, что этот пленник очень плох, что у него, наверное, сильный жар.
Кожа туго обтягивала лицевые кости, глаза смотрели равнодушно. С таким лицом легко умирать.
Со второго взгляда она с трудом узнала своего Виталика.
Господи, а она-то почти поверила, что эти несчастные чеченцы страдают невинно! Выжечь их всех надо было отсюда!
Перестрелять. Сталина сейчас ругают – и правильно ругают: недострелял! Вывозил куда-то, проявлял гуманность – вот и оставил в наследство чеченские проблемы, а надо было всех на месте, если они такие изверги!
Яростная ненависть словно бы успокоила ее. Исчез страх, растворились всякие расчёты – словно бы включилась другая система управления. Клава принялась действовать бессознательно и точно – как лунатичка.
– Берите, перенесите в комнату, где воздух!
– Мы уже переносить – наверх, – сообщил страж.
– Не знаю, куда переносили. Комната нужна, воздух, понятно?!
– Из комнаты убежать, – возразил было один из охраняющих мальчишек.
– Делай, что сказано! Он только на тот свет убежит, никаким своим дурацким калашом не удержишь!
Муса что-то приказал – и стражи взялись вдвоем, перенесли Виталика в переднюю комнату. Видно было, как легко им нести бестелесного больного.
Виталик никак не отреагировал на Клавин голос. Правда, она уже привыкла слегка хрипеть, чтобы звучало хоть чуточку мужеподобно.
– Ну – что? Жить будет? – задал Муса неизбежный вопрос.
– Дорогой товар потерять боишься? – не скрывая злости ответила Клава.
– Товар – да. Много убыток от вас, от русских. Получить мало назад. Честно.
– Надо хорошо лечить, хорошо кормить, может и выживет.
– Говори, что надо.
– Кормить надо хорошо: свежие фрукты, свежее мясо. Антибиотики надо новые. Французские бывают – хорошего спектра. Встанет на ноги – гулять надо, воздух надо.
Виталик слушал волшебные слова: «Фрукты… мясо… воздух…» и не подавал признаков интереса.
– Наблюдать надо непрерывно, – дошла Клава до главного. – Чтобы сразу укол, если плохо. Вези его туда вниз в свои Мохкеты.
– Не надо везти, – изрек Муса. – Будешь здесь, будешь делать укол. Лекарств французских – нет проблемов.
Сам православный Бог внушил ему этот ответ, подумала Клава. Или Богородица заступилась. А покровитель Мусы великий Аллах явно промахнулся, не разглядел планов Клавы со своего высока.
Муса уехал, а резкий кислый запах, присущий только ему, ещё держался в хижине.
Охранники оставались в той же комнате, и Клава не могла попытаться заговорить с Виталиком по-настоящему. Она только повторяла регулярно, старательно играя доктора:
– Больной, ты меня слышишь?..