Удача не стал возражать, но ждал, пока воевода на его глазах, отчего-то волнуясь, – что было заметно по подрагивающим пальцам, – не сразу продел в ушки сундука дужку навесного замка. Бронзовый ключ, которым запер этот замок, он прицепил к золочёному поясу под кафтаном и посмотрел за окно, куда опять перевёл взор и Удача. К жёлтой будке в двадцати шагах от парадного крыльца приблизились стрельцы ночного дозора. Их появление, казалось, успокоило воеводу, вернуло ему самоуверенность. Он расправил плечи, откинулся в кресле и властно дёрнул шёлковую ленту, которая свисала от язычка подвешенного на стене колокольчика. На нетерпеливый звон колокольчика дубовая тяжёлая дверь мягко открылась, и в комнату переступил сутулый низколобый верзила с длинными ручищами и сумрачным, будто одеревенелым лицом, покрытым чёрной щетиной. В нём ощущались медвежья сила и нелюдимая замкнутость, необходимая главному палачу города.
– Проводи гостя, – властно распорядился воевода. И пояснил Удаче: – Больше некому, все подьячие ушли на именины стрелецкого головы. Да и меня ты застал случайно.
Он словно выпроваживал их взглядом. Следом за палачом Удача вышел обратно к большой приёмной. Но дверь парадного выхода на крыльцо уже оказалась запертой широким засовом, и верзила встал к ней спиной.
– Кто задержался, уходят тем выходом, – угрюмо предупредил он возможное удивление последнего посетителя и указал рукой на узкую и низкую дверцу в мрачном углу.
Он вразвалку приблизился к ней, раскрыл, пропуская вперёд себя провожаемого мужчину. Возражать пока не было причины, Удача пригнулся и тремя каменными ступенями, затёртыми подошвами нескольких поколений, спустился в проход, в котором царил полумрак. В три крошечных оконца вверху правой стены настороженно струился наружный свет, чтобы невольно рассеиваться в прохладном и сыром полуподвале. Достигая противоположной стены размытыми бледными пятнами, он неуверенно высвечивал массивные двери с рублёвого размера дырками на высоте мужского роста, нужными для подсматривания, – надёжные, обитые заржавелыми полосами железа, казалось, способные выдержать толчок любого осадного тарана. Нетрудно было догадаться, что полуподвальная вытянутая пристройка с мрачным проходом была подручной тюрьмой воеводы, предназначенной для содержания находящихся ещё под следствием особо опасных преступников.
В конце прохода широкий в спине тюремщик быстро закрыл торцовую дверь чёрного хода, почернелую и тяжёлую, однако прежде Удача увидел за ней какую-то подворотню и тень в плаще, которая скользнула прочь, сделав тюремщику некий знак. Тюремщика можно было принять за глухонемого: он не обращал внимания на приближение палача и сопровождаемого им гостя воеводы к единственному выходу и провернул ключ в накладном, прибитом железными скобами замке. По надрыву вздоха палача ощутив сзади опасность, Удача резко присел в развороте, и кулак верзилы с замаха пронзил воздух. Палач едва устоял на ногах, однако перекрыл весь проход, а у запертой двери раздался щелчок поспешно взведённого курка пистолета.
– Лучше, если будешь смирным и послушным, – сипло предупредил тюремщик, шевеля торчащими, как у кота, пепельно-коричневыми усами.
Удаче ничего не оставалось, как подчиниться. Он встал на упругих и готовых к прыжку ногах, чувствуя себя пойманным в западню тигром. Косясь на него, тюремщик свободной рукой вытянул скрипящий запор крайней двери и потянул железное кольцо ручки на себя. Едва она раскрылась, изнутри тёмного помещения метнулся похожий на привидение облик парня, но тюремщик словно ожидал этого, с неожиданной ловкостью поддел кулаком в подбородок, отбросил его обратно. Палач не медлил, будто клещами, впился лапой в плечо Удачи, сильно втолкнул его туда же. Дверь за ним торопливо захлопнулась, снаружи лязгнул вдвинутый запор. Вскочив с земляного пола, парень не желал замечать нового пленника, кинулся к ней, неистово заколотил по сырым доскам кулаками и носками замызганных сапожек.
– Собаки! Собаки! – выкрикивал он в ожесточении от подступающего страха перед ожидающей в тюрьме неизвестностью.
Щель оконца под каменным потолком была не шире толщины двух кирпичей, но всё же пропускала немного света. Зрение постепенно обострилось, привыкая к густому полумраку. Удача разглядел охапку не мятого сена, опустился на него и привалился лопатками к каменной стене. Она была сырой и склизкой, и пришлось отстраниться. Обхватив колени, он присмотрелся к упрямо продолжающему стучать руками и ногами парню, узнал в нём пойманного в реке лазутчика разбойников.
– Хочешь ещё получить трёпку? – громко, с угрожающей грубостью отозвался из прохода голос тюремщика. – Сейчас получишь!
Вместо ответа парень отступил на шаг и вложил в пинок в середину двери весь остаток сил. Она вздрогнула от гулкого удара, но для толстых стен и косяка даже такой пинок был словно укус комара для шкуры буйвола. Глаз тюремщика приник к смотровой дырке, парень кровью плюнул в неё, не попал, и глаз исчез. Невнятно обменявшись замечаниями, тюремщик и палач удалились, хлопнули ведущей в переднюю воеводиных палат дверцей, и внешние звуки развеялись, оставив пленников в окружении настороженной тишины. Под влиянием примера Удачи парень быстро успокоился. Шурша несвежим сеном, опустился на другую, уже примятую им кучу, мягко отёр рукавом разбитые губы.
– Собаки! – пробормотал он дрожащим голосом. И закончил шёпотом: – Ещё попляшите, сволочи!
А воевода в это самое время смотрел за окно, на будку, у которой скучали и беззвучно для него переговаривались стрельцы ночного дозора. Болезненно морщась от предательского треска бумаги, он рвал в клочья подорожный пропуск царского посланца, отрезая себе путь к обратному решению.
4. Побег из тюрьмы
Бледный лунный свет лился в оконце под потолком, будто послание небес с безмолвным советом не терять надежды, но ему не удавалось прорваться к земляному полу, на пути к которому его пожирала темнота. Он касался лишь светловолосого затылка дремлющего с головой на скрещенных руках парня, который сидел у боковой стены, дышал неровно и вздрагивал, очевидно, донимаемый мрачными видениями. Его напарник по плену раскинулся на сенной подстилке в глубине темноты, где глаза различали лишь смутные очертания, и, наоборот, беспечным похрапыванием тревожил ночную тишину, как будто не нуждался в надежде, не осознавал серьёзность и опасность того положения, в котором оказался.
За дверью через глазок убедились в этом, после чего засов мягко, будто на выдохе, скрипнул, как бы проявлял недовольство тем, что был потревожен столь поздним часом, вытянут из скобы в стене. Дверь плавно приоткрылась, и щель между ней и косяком пропустила троих крадущихся один за другим мужчин. Верзила палач ступал первым, он обеими руками удерживал толстую рогатину, с какой хотят на дикого зверя. За ним единственной ступенью спустился на затоптанный земляной пол коренастый и широкий в кости кузнец в кожаном старом переднике, придерживая железные кандалы и растягивая их, чтобы пресекать готовность звеньев цепи предательски брякнуть. Замыкал явление троицы длиннорукий тюремщик с оголённой саблей. Приблизившись к парню и всей пятернёй зажав ему рот, он рывком откинул его голову затылком к стене. Парень разом проснулся, в ужасе вытаращил глаза на вошедших, как если бы они были вурдалаками из его сновидений. Но, чувствуя, как горло тронуло остриё сабельного клинка, он не мог ни шевельнуться, ни издать малейшего звука. Палач убедился в этом, тихо подступил к лежащему на спине Удаче, приноравливаясь вилкой рогатины сразу прижать его шею к накрытому сеном полу. Кузнец большим кивком без слов подтвердил, что изготовился стреножить щиколотки опасного пленника железными кандалами, и палач начал внимательно опускать рогатину.
Он не успел сообразить, что вдруг произошло. Храп оборвался, удар пятки отбил рогатину, а лежащий преступник за мгновение перевернулся через плечи и голову и оказался на ногах. Потеряв равновесие, не найдя опоры в отклонённой ударом рогатине, палач шумно повалился на сено, с глухим стуком боднув головой стену, точно намеревался на спор пробить в ней дыру или, по крайней мере, оставить вмятину. Однако шершавые глыбы подземной кладки оказались ему не по зубам, он слабо всхлипнул и обмяк, растянулся на том месте, где несколькими секундами прежде лежал пленник. Напуганный внезапностью того, что случилось, кузнец не успел и глазом моргнуть, а рогатина уже оказалась в руках пленника. Нацеленный выпад концом древка в пах оборвал его готовый вырваться из горла крик испуга и тревоги, вместо которого он испустил сдавленный стон от пронзительной и невыносимой боли. Кандалы загремели от падения на пол, а кузнец невольно опустился и скрючился и не вмешивался в развитие событий.