* * *
В просторной комнате короля Ситрика было много воздуха, стены
— белые, как крыло голубки, чистые, без единого клочка паутины в
углах. Земляной пол покрывали плетеные циновки. В изножии большой
кровати, застеленной драгоценными шкурами белых волков, стоял
l`qqhbm{i резной сундук для одежды. Простую обстановку комнаты
дополняли несколько стульев с высокими спинками; на одном из них,
украшенном искусной резьбой, восседал король. Он пристально
смотрел на свою дочь, гадая, почему она внезапно явилась к нему и
теперь мерит шагами комнату, похожая на молодую тигрицу. Что её
так взбудоражило? Она остановилась и, повернувшись к отцу,
заговорила:
— Я ещё не разобралась, нравится он мне или нет, но одно
несомненно — он очень красив. Причем у меня , создалось
впечатление, что он, как ни странно, не осознает этого. Как бы то
ни было, он не раздувается от самодовольства, как другие красивые
мужчины, которых я встречала. Те все до единого были уверены, что
ни одна женщина перед ними не устоит. Он похож на викинга, у него
такие же, как у них, золотистые волосы, но я слышала, что по
рождению он не викинг. У него удивительные глаза: один светло-
карий, а другой — ярко-голубой. Они очень красивы.
Король Ситрик недоуменно приподнял одну угольно-черную бровь:
— Может быть, ты все-таки скажешь мне, кто этот красавец,
который то ли нравится тебе, то ли нет? Вероятно, он только что
прибыл во дворец? Знаю ли я этого человека с разными глазами?
Задавая этот последний вопрос, он вдруг понял, что знает, о
ком она толкует, и замолчал, не находя слов от изумления.
— Ну разумеется, ты его знаешь, отец. Он сказал, что его
зовут Клив из Малверна и что его послал к тебе Ролло, герцог
Нормандии. Но он явно не француз. Французы все низкорослые и с
елейными манерами, как тот посланник, который приезжал к нам от
короля Карла. А Клив из Малверна высок и хорошо сложен и…
Король Ситрик переспросил:
— Ты сказала — Клив из Малверна? Посланец герцога Ролло?
— Да. Он случайно забрел в сад, в который выходит задняя
дверь моей комнаты. Я спросила его, кто он такой, и ему пришлось
назвать себя.
— Так ты считаешь его красивым?
— О да, но речи его так же неопределенны и уклончивы, как и у
других дипломатов, которые являются сюда, стараясь для своих
хозяев. Он скользкий, как уж, и не говорит прямо, что ему нужно.
— Думаю, в тебе говорит предубеждение, Чесса. А я-то
надеялся, что ты уже забыла ту неприятную историю с Рагнором
Йоркским.
Она воинственно вздернула подбородок, и Ситрик улыбнулся. Она
нисколько не походила на свою мать, нежную, кроткую Нафту, которую
он любил больше, чем всю премудрость мира и едва ли не больше, чем
собственную жизнь. Но не больше, чем он любит их дочь.
Он никогда не пытался излечить Чессу от её чрезмерной
прямоты. Острый язык был её оружием в стычках с этой ведьмой, его
второй женой, которую ему давным-давно следовало приструнить. Но
Сайра все время отвлекает его своим гибким телом и бешеной
страстью, и он забывает, что надо бы преподать ей урок. О боги,
эта страсть сводит его с ума даже теперь, через восемь лет после
их первой брачной ночи. Однако он должен надеть на Сайру крепкую
узду, ведь она настоящая злыдня и люто ненавидит Чессу, так как
почему-то видит в ней угрозу своему благополучию, хотя любому
очевидно, что это сущая нелепость.