– Могу ли я чем-то помочь вам? – наконец спросила Констанс, озабоченная не только ночным визитом, но и странным поведением невесты виконта Кавендиша. – Не знала, что вы остались здесь. Я полагала, вы уехали домой.
– Я сослалась на недомогание и осталась. Видите ли, я надеялась, что нам с вами удастся поговорить без свидетелей.
– Почему вы плакали?
– Господи, неужели вы все слышали? – Виола обвела взглядом комнату. – Неужели в этом старом доме так хорошо все слышно? Да, я плакала, сознаюсь.
– Теперь вам легче? – Констанс с трудом находила слова. – Что я могу для вас сделать?
– Понимаете, мне очень трудно сказать вам, потому что я никогда еще не обращалась к кому-либо за помощью, как это делаю сейчас.
– Но вы хотя бы знаете, о чем хотели посоветоваться? – Констанс постаралась придать своему голосу легкость и даже некоторую несерьезность. – Что вы хотите мне сказать?
– Насколько я знаю, вы были гувернанткой.
Какое-то время Констанс в полном молчании смотрела на гостью.
– Да, так оно и было. Я около десяти лет проработала гувернанткой, если хотите знать. Вы удовлетворили свое любопытство? – И, пройдя мимо Виолы, Констанс подошла к двери, надеясь, что та немедленно покинет ее комнату.
– Вы не поняли меня. – Виола нервным жестом туже затянула пояс пеньюара, а затем снова отпустила его. – Просто я хочу побольше узнать о вас.
– Я буду очень рада поговорить с вами о себе, но только не сейчас.
– Вы любите его? – наконец отважилась спросить Виола.
– Простите?
Теперь более уверенная в себе, Виола подошла к Констанс поближе.
– Я спросила вас, любите ли вы его? Это все, что мне нужно знать.
Констанс, скрестив руки на груди, посмотрела на кровать и разложенную на ней кучу белья. Затем она перевела взгляд на бюро матери, подарок Джозефа.
– Да, – прошептала она, закрывая глаза. – Я очень люблю его.
– О! – Восклицание Виолы было скорее похоже на выдох, она сразу как-то поникла. – В таком случае простите за вторжение. Желаю вам счастья. – Виола судорожно сглотнула и протянула руку за свечой. – Желаю вам и Филипу счастья! – тихо сказала она.
– Подождите, – остановила ее Констанс. – Вы спрашивали, люблю ли я Филипа?
Виола кивнула, ее губы растянулись в вымученную улыбку.
Стоит ли ей говорить все, подумала Констанс, пристально следя за Виолой. От невыносимо обидного чувства, что она снова угодила в ловушку лжи, пусть даже из самых добрых побуждений, у Констанс сжалось горло. Это не должно продолжаться! Она покинет этот дом немедленно, поэтому теперь ей все равно.
– Я не люблю Филипа.
– Но вы же только что сказали, что любите его?
– Нет. Я имела в виду Джозефа. – Джозефа Смита?
– Тише! Вы разбудите весь дом.
Виола закрыла рот рукой, куда-то уставилась в пространство, а затем вдруг неудержимо расхохоталась.
– Я рада, что смогла развеселить вас, – окончательно растерявшись, пробормотала Констанс.
Виола махнула рукой, но продолжала смеяться. Плечи ее тряслись от смеха. Освободившись от официальности, она необычайно преобразилась. Прежняя чопорность исчезла, Виола снова стала такой, какой была в Сандринхеме и на портрете, написанном Филипом, – действительно очаровательной молодой женщиной, свободной от всякого притворства.
Констанс успокоилась, к ней даже вернулась улыбка. Хихиканье Виолы не могло не заразить ее. Она почувствовала огромное облегчение.
Наконец Виола успокоилась. Глубоко вздохнув, смахнула слезинки, вызванные смехом.
– Простите меня, – наконец промолвила она; – Я, кажется, совсем потеряла контроль над собой. Дело в том, что я влюблена в Филипа, понимаете?
Констанс от удивления так и осталась с открытым ртом. Виола широко улыбалась.