– Но почему ты не дала вам шанс узнать друг друга?
– Да потому что невозможно вычеркнуть эти годы! Невозможно забыть о них, уговорить себя не помнить. Те, кто говорит "давай начнем сначала", говорят чушь! Потому что сначала можно начать только с тем, с кем не было этих лет, этих лет не вместе.
Она вытерла глаза и глубоко втянула в себя воздух. Боль тисками сжимала горло, и слова вырывались наружу с усилием.
– Это так ужасно, когда есть любовь, но нет близости. Когда она такая родная, но такая незнакомая… Когда она есть, и одновременно ее просто нет. Просто нет. Нет.
Сорвалась на тоскливый скрип и замолкла. Тихо плакала, слушая, как тикают на стене часы, и капает вода из плотно закрытого крана, разбиваясь тоской.
Кап-кап. Кап-кап.
– Ну а Марина? – Спросила вдруг Кристина, и от ее вопроса Жене вдруг стало холодно, и – будто это было возможно! – еще больнее.
– Марина сделала свой выбор. Я не просила ее уехать. Она уехала сама.
Слова были правильными, верными, но было что-то за ними, что заставило Кристину усомниться.
– Неужели ты ничего к ней не чувствовала? За все это время?
Женя закрыла глаза. Всякий раз, когда она думала о Марине, в груди становилось тепло и одновременно горько. Словно изжога, словно так и не зажившая рана.
– Я узнала ее за эти дни совсем другой. Оказалось, что многое, что для меня было истиной, на самом деле таковой не являлось. Оказалось, что она… Любила меня.
– И?
– И ничего, Крис. Ничего.
Женька вдруг повысила голос.
– Я устала гоняться за миражами, понимаешь? Устала бороться в одиночку! Если бы она правда любила меня, то не уехала бы никуда, и продолжала бороться. А раз так легко отказалась – значит, не так уж сильно я была ей нужна.
– Не знаю, – Кристина принялась сворачивать еще сигарету, – судя по всему, она затеяла все это мероприятие чтобы побыть с тобой. Это ты называешь "легко отказалась"?
Женя замолчала надолго, уставившись в стол. А потом подняла на Кристину полные боли, красные и злые глаза.
– Где они, Крис? Где каждая из них сейчас? Из них обеих? Если они любят меня, почему, черт возьми, я опять одна? Почему никого из них снова нет рядом?
Последние слова она уже выкрикивала.
– Почему когда мне нужна поддержка, рядом оказываешься ты, или Лешка? Но никто из них. Почему?
Кристина молча курила. Ответить ей было нечего. Всю взрослую жизнь рядом с ней был Толик, и она не помнила даже, каково это – быть одной. Женька же была одна всегда.
– В общем, – сказала Женя, немного успокоившись, – меня больше не интересуют ничьи чувства. Не знаю, случится ли когда-нибудь в моей жизни человек, способный не только говорить о любви, но и быть рядом, но это точно не будет ни Лека, ни Марина.
– Угу, – кивнула Кристина, – а что ты вообще собираешься делать дальше, Ковалева?
– Не знаю. Правда не знаю, Крис. Мне нужно время подумать, чего я хочу. Потому что, как оказалось, есть разница между "я хочу" и "я думаю, что хочу".
– О чем ты?
Женя встала и подошла к окну. Посмотрела куда-то вдаль, словно надеясь сквозь тысячи километров дотронуться взглядом до океана.
– Я думала, что хочу покоя, – сказала она, – но оказалось, что никогда в жизни я не была так счастлива, как в этот месяц. Никогда.
Об этом ей и предстояло подумать.
Глава 2. Вдребезги.
– Женька вернулась.
– Я в курсе.
Инна никак не отреагировала на новость. Впрочем, она в последнее время на все так реагировала – вяло, глухо, равнодушно.
Леша проводил взглядом деревянную лошадку, на которой по кругу с визгом пронеслась Лека, и вздохнул.
– Ничего нового?
Инна только плечами пожала. Она с отсутствующим видом смотрела на карусель, и казалось, что смотрит она не вокруг, а внутрь себя.
Да и вопрос был глупым, по правде говоря, и Леша хорошо это понимал. Что могло быть нового, если Лиза ушла и забрала Дашу? После первой ночи в новой квартире и новом – забытом уже – одиночестве, Инна стала другой. Молчаливой, замкнутой и бесконечно спокойной. Со стороны могла бы показаться высокомерной, но близкие видели – ей просто очень и очень больно.
– С Ольгой видишься? – Сделал еще одну попытку Леша.
Инна качнула головой.
Она так и не согласилась поговорить с Будиной. На работу ходила, в совещаниях участвовала, а разговаривать наедине не соглашалась. Молча слушала одну-две тирады, и так же молча уходила в свой кабинет.
– А она?
А она виделась. Сидела с ней в кафе, приглашала в театр, дарила цветы и почти каждый вечер жаловалась Инне, что ничего не выходит. Она словно забыла, что еще совсем недавно они были женаты, и рассказывала о своих горестях так, словно они просто друзья. И всегда были друзьями.
Да и кому еще ей было жаловаться? Он, Леша, эту гадину даже на порог не пустил бы. Кристина тоже. А других друзей у нее не было. И только Инка, бедная, каждый вечер таскается к ней домой, ужин готовит, Дашке сказку читает, а потом до глубокой ночи сидит и слушает: Оля то, Оля се… Оля посмотрела, да Оля сказала… Тьфу. Мерзость какая.
А попробуй скажи хоть слово – посмотрит своим пустым взглядом, пожмет плечами и продолжит делать то, что делает. Мол, моя жизнь – как хочу, так и живу. А самой даже поплакать не с кем.
Карусель остановилась, Леша снял дочку с лошадки и, прижимая к себе, вдохнул детский теплый запах. Лека восторженно ворковала что-то ему в ухо, из чего он разобрал только "папа", "лошадка" и "еще".
– Милая, еще завтра покатаемся, ладно? Мама дома ждет.
– Мама! – Взвизгнула Лека, и немедленно возжелала идти домой. Леша и Инна переглянулись.
С тех пор как Женька вернулась, Лека от нее ни на шаг не отходила. Засыпала только положив под щеку мамину руку, ела только из маминых рук, и даже в парк с папой согласилась пойти только после долгих уговоров.
Каждый рабочий день превращался для нее в трагедию – она рыдала, вцепившись в мамины ноги, и отказывалась слышать, что "маме надо на работу".
– Хочешь, я вас отвезу? – Предложила Инна. – Заодно Дашу заберу.
– Опять к ней поедешь? – Недовольно спросил Леша, сажая дочку на плечи. – И не надоело тебе?
***
Нет, ей не надоело. Она просто однажды запретила себе думать о том, что Лиза больше не ее жена, что они больше не вместе. Принимала то, что ей давали, и не ждала ничего большего. Иногда ей казалось, что сердце ее – еще недавно такое живое и теплое – остановилось, притормозило свой бег, и бьется теперь ровно столько, сколько нужно чтобы не умереть, и ни ударом больше.
Она знала, что думают об этом друзья – у Леши все было на лице написано, а Леля откровенно ругалась, звоня по телефону – но ей было все равно. Ей даже больно не было. Просто никак. Пусто, глухо и никак.
Припарковавшись, Инна вылезла из машины и вытащила из детского кресла Леку.
– Побегу, – сказал Леша, – поцелуй Дашку за меня.
Она только кивнула и пошла к подъезду.
– Тетя Инна, а почему ты такая грустная? – Спросила Лека, обдавая теплым дыханием Иннину щеку.
– Потому что мне грустится, малыш, – через силу улыбнулась та, – у тебя бывает так, что просто грустится?
– Да, – неожиданно серьезно ответила Лека, – тогда я плачу и все проходит.
Инна только вздохнула и нажала на звонок. К сожалению, ей этот способ никак не подходил.
Дверь открыла Женька – растрепанная, одетая в короткие балийские шорты и майку.
Лека немедленно завизжала от радости и рванулась к ней.
– Кофе будешь? – Предложила Женя, забирая дочь и краем уха слушая ее восторженные вопли.
– Нет, Дашу заберу и поеду. У меня еще дела сегодня.
Инна увидела, как округляются Женькины глаза, и все поняла.
– Она уже забрала ее, да?
– Да. Она не позвонила тебе?
– Нет. Ладно, Жень. Мне пора.
Развернулась и побежала вниз по ступенькам, силясь унять заколотившееся вдруг сверх нормы сердце, и усмирить горечь, разлившуюся по венам.
Добежала до машины, села за руль, и сидела так, глядя впереди себя и ничего не видя, пока вокруг не сгустились сумерки. А потом завела мотор и поехала к Лизе.
***
Лиза выключила звук у настойчиво звонящего телефона, и исподлобья посмотрела на Ольгу. Ей очень хотелось сделать взгляд сексуальным, а получился он скорее растерянным и жалким.
– Что ты хочешь этим сказать? – Спросила она.
– Только то, что сказала, – улыбнулась Ольга, – сколько бы ни думала об этом, никак понять не могу, зачем я с тобой встречаюсь.
Лиза сглотнула. Она не знала, что отвечать, да Ольга, похоже, и не ждала ответа – пила свой латте, курила тонкую сигарету и смотрела на Лизу тем волнующим взглядом, от которого ей всегда немедленно хотелось отвести глаза.
– Мне хорошо с тобой молчать, – продолжила она, – когда мы начинаем говорить, получается какая-то ерунда и пошлость.
– Это потому что ты отказываешься отвечать на мои вопросы, – вспыхнула Лиза.