— Жданов снова закрыл глаза и сказал тихо: — Безответственность… — И вдруг выпрямился, шумно вздохнул и громко сказал: — Народ мобилизовался, а они ждут указаний! — Он несколько раз молча и глубоко вздохнул и продолжал: — Иосиф Виссарионович сказал мне, что за Ленинград он не тревожится, питерские рабочие понимают, что победу нам обеспечит только полная военная мобилизация всех сил. А вот некоторые питерские руководители зтого еще не поняли…
Придвинув к себе пухлую красную папку, Жданов вынул из нее несколько листов, — Куприн издали узнал свои ежедневные сводки и увидел на полях размашистые знаки вопроса красным карандашом.
— Одно соображение общего порядка: по-моему, непосильно одному человеку возглавлять дела госбезопасности и особый отдел фронта, — решительно сказал Жданов. — Согласны?
Куприн наклонил голову.
— А чего же до сих пор молчали? Любите власть? Ждали указаний?
— Я поднимал этот вопрос.
— Где? Когда? Что предлагали?
— Я писал своему непосредственному руководству, — начал Куприн и сразу умолк, поняв, что сказал не то.
— Что замолчали? — грубовато спросил Жданов. — Вспомнили, что у вас нет более непосредственного руководства, чем партийная организация Ленинграда?
— Так точно, — по-военному ответил Куприн.
— Так точно… так точно… — ворчал Жданов, перелистывая сводки. Он отложил их на край стола и сказал: — Вот что меня тревожит. Работа фронтовой разведки и контрразведки ясна — они заняты схваткой с врагом, так сказать, лицом к лицу. Но что происходит здесь, в городе? — продолжал Жданов, показывая на сводки. — Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь — дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора — о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно — немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?
— Совершенно точно, — живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.
— Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?
— Думаю, что понимаю.
— А в сводки лопатой сгребаете слухи? — Голос Жданова звучал громко и напряженно.
— Я не верю в возможность организовать вылазки, — упрямо сказал Куприн.
— А в попытку ее организовать?
— Пытаться они могут сколько угодно…
— Ах, вы им позволяете? — едко спросил Жданов. — А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?
— Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, — начал Куприн, но Жданов перебил его:
— Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? — Глаза Жданова — насмешливые и серьезные одновременно — стали вдруг очень большими на бледном лице.
— На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение…
— Таковая имеется? — снова перебил Жданов.
— Их консульство здесь действовало активно.
— А вы спали?
— Мы еще до войны натыкались на их агентуру.
— Что значит — натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?
— Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, — сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.
— Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! — раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу. — А каждая диверсия в городе, каждый проникший в город диверсант или вылезший на белый свет доморощенный мерзавец — все они будут целиком на вашей совести! Готова ваша совесть выдержать такое испытание?
Жданов требовательно смотрел на Куприна, припухлости под его глазами нервно подрагивали. Куприн напряженно молчал.