Тут оказалось, что о моем приходе знали заранее – поставили на стол чашку с блюдцем, ее даже не пришлось искать – она стояла напротив пустого, ожидавшего меня стула. Мне налили чаю, подвинули печенье, положили кусок торта. Вообще я таких жирных вещей не ем, но тут из вежливости расковыряла.
– А помнишь, баба Стася, какой ты пирог испекла с ливером? – спросила Евгения, сухая блондинка лет пятидесяти.
– Это о прошлом годе было, – подумав, вспомнила старушка, – когда ты наладилась творожные печенюшки печь. Жаль, я таких не ем, что за выдумка такая – печенье с перцем печь!
– С перцем Нина пекла, – вмешалась Рената, – и не из творога, а из сыра. А у Жени были творожные с лимонной корочкой, как цветочки и бабочки.
И они завели серьезный разговор о формочках для печенья, о муке и о ванилине. Я сидела, молчала, никак не могла понять, что же здесь такое происходит, а когда взглянула на часы, то обнаружила, что эти странные ведьмы уже полчаса говорят о кондитерских делах.
И когда Анна Анатольевна пошла на кухню ставить чайник, я, естественно, выскочила за ней следом.
Она неторопливо налила воду, зажгла газ, поставила чайник на огонь и повернулась ко мне. Взгляд у нее был внимательный и грустный.
– Я ничего не понимаю, – наконец сказала я. – Странный какой-то шабаш.
– А каким же ему быть?
Я пожала плечами. Ну, не таким же, в самом деле, как посиделки одиноких женщин, для которых это, может, единственный повод принарядиться!
– Обычный шабаш ведьм, которые получили то, чего хотели, и теперь мирно ждут срока расплаты, – спокойно сказала Анна Анатольевна. – Получишь то, что вписано в твой договор, и тоже будешь спокойно ждать срока. Так что привыкай.
– Вы… подписали?
– Да.
– И что же вы получили? Простите… но если можно…
– Можно. Мужа от тюрьмы спасла. Хозяйственник он у меня был. Ну, натворил дел с лучшими намерениями. Загребли…
Анна Анатольевна помолчала.
– А вы? – осторожно спросила я.
– Что – я? Металась, конечно, душу дьяволу собиралась продавать, лишь бы его спасти. Срок-то грозил – дай Боже. Ну, дьявол и явился.
– Этот, туманный?
– Ну да, Зелиал. Предупредил – если хочешь справедливости, так чтобы никакой для себя пользы ты от этой справедливости не ждала. Иначе это будет не справедливость, а совсем другое. А я знала, что мужа подставили, что он разве что в мелочах виноват. Помог он мне мужа вызволить, все вышло по справедливости… Да только муж-то потом к молодой женщине жить ушел. Развода между нами не было, а живет у нее… Ну, хорошо хоть, не за решеткой.
Анна Анатольевна достала из холодильника форму с кремом и опрокинула ее на тарелку. Потом неторопливо отворила шкафчик, выбрала из многих бутылок с непонятными наклейками одну пузатую и полила из нее крем густым желтоватым сиропом.
– Это ликер, – ответила она на мой взгляд. – Сама мастерю. Скажу без скромности – язык проглотите.
Ее ровная речь, без единого всплеска, без улыбки и печали в голосе испугала меня вот чем – ведь если этот Зелиал исполнит мою просьбу, я получу то, чего хочу, то именно так буду ждать срока расплаты! Без эмоций. Без сожалений. Вообще без ничего?
– А он будет? – спросила я, имея в виду Зелиала.
– Он здесь уже не бывает.
– Почему?
– А зачем?
Безнадежно стало мне и беспросветно. Это было мое будущее – пожилая ухоженная одинокая дама, к которой даже купивший ее душу бес – и тот больше не является. И только раз в неделю собираются подруги по судьбе – поговорить ровными голосами про песочное тесто и зефир в шоколаде.