Несомненно, что подобный человек стал бы любопытным объектом для изучения в таком городе, как, например, Париж, где он должен был бы столкнуться и вступить в борьбу с различными темпераментами, расчетами, неискренностью, разочарованиями, хитростью, обольщениями, уклонениями и притворством утонченного общества.
Мы потому делаем такое предположение, что Джальма, с тех пор как было принято решение о поездке во Францию, был охвачен одной страстной мечтой: _быть в Париже_! В Париже, в том сказочном городе, о котором даже в Азии, этой стране чудес, рассказывали дивные вещи. Особенно возбуждали живое воображение пылкого и до сих пор целомудренного юноши мечты о французских женщинах... о блестящих, обольстительных парижанках, представляющих собою чудеса элегантности, грации и очарования, способных затмить все пышное великолепие всемирной столицы.
И в эту минуту, под влиянием дивного теплого вечера, среди опьяняющего аромата цветов, усиливавшего биение пылкого и молодого сердца, Джальма мечтал об этих волшебницах, наделяя их обольстительностью и красотой.
Ему казалось, что там, вдали, в пространствах золотистого света, обрамленных зеленью деревьев, проносятся белые, стройные, очаровательные и соблазнительные призраки, которые, улыбаясь, посылают ему поцелуи на кончиках розовых пальцев. И не в силах совладать с охватившим его страстным порывом, Джальма, в припадке какого-то ликующего исступления, испустил торжествующий, полный мужества и дикой отваги радостный крик, передавая возбуждение и своей кобыле, которая бешено помчалась.
Солнечный луч, пробившись сквозь зеленую листву, озарил всадника и лошадь.
В это время на конце тропинки, пересекавшей под углом аллею, где ехал Джальма, показался быстро идущий человек.
При виде Джальмы он с изумлением остановился.
Действительно, трудно было себе представить что-нибудь чудеснее этого красивого, загорелого, пылкого молодого человека в белой развевающейся одежде, легко сидящего на гордой черной лошади с разметавшейся густой гривой, длинным хвостом и покрытыми пеной удилами.
Вдруг произошла обычная для человека неожиданная смена настроения. Джальму разом охватила какая-то неопределенная и сладостная тоска, он прикрыл рукой затуманившиеся слезами глаза и бросил поводья на шею послушной лошади. Та сразу остановилась, вытянула свою лебединую шею и повернула голову к пешеходу, которого она увидела сквозь чащу кустарника. Путник был одет так, как одеваются европейские матросы: в куртку и белые холщовые штаны с широким красным поясом; на голове была плоская соломенная шляпа. Его звали Магаль - контрабандист. Он приближался к сорока годам, но на его темном открытом лице не было ни бороды, ни усов.
Магаль подошел к молодому индусу.
- Вы принц Джальма? - спросил он его на довольно скверном французском языке, почтительно прикладывая руку к шапке.
- Что тебе надо? - сказал индус.
- Вы сын Хаджи-Синга?
- Да, что тебе надо, повторяю?
- Вы друг генерала Симона?
- Генерала Симона?! - воскликнул Джальма.
- Вы едете его встречать, как ездите каждый вечер, в ожидании его возвращения с Суматры?
- Но откуда ты это знаешь? - с любопытством и недоумением спрашивал Джальма контрабандиста.
- Он должен был приехать в Батавию сегодня или завтра?
- Ты разве прислан им?
- Может быть... - сказал Магаль с видом недоверия. - Но вы действительно сын Хаджи-Синга?..
- Ну да... а где ты видел генерала?
- Ну, хорошо; если вы сын Хаджи-Синга, - продолжал Магаль, недоверчиво поглядывая, - то какое у вас прозвище?
- Моего отца звали "Отцом Великодушного", - с грустью в голосе отвечал Джальма.
Казалось, эти слова рассеяли сомнения контрабандиста; но, желая окончательно удостовериться, он задал новый вопрос:
- Два дня тому назад вы должны были получить письмо от генерала Симона... с Суматры?
- Да... но к чему эти вопросы?
- К тому, что прежде, чем исполнить данное мне приказание, я должен убедиться, действительно ли вы сын Хаджи-Синга.
- Чьи приказания?
- Генерала Симона.