Загородив дорогу солдату, он, скрестив руки на груди, смерил его с головы до ног взглядом, исполненным самого дерзкого пренебрежения и заметил:
- Итак, старый солдат разбойника Наполеона годится только в прачки?.. Он отказывается от дуэли?
- Да, отказывается! - твердым голосом, страшно побледнев, промолвил Дагобер.
Никогда, быть может, не давал он сиротам, доверенным его попечению, наибольшего доказательства своей нежности и преданности. Для человека его закала отказаться от дуэли, позволив безнаказанно себя оскорблять, было неизмеримой жертвой.
- Ах... так вы трус... вы боитесь... сознайтесь в этом!
При этих словах Дагобер уже готов был броситься на Морока, но внезапная мысль удержала его.
Он подумал о девочках и о том, к каким гибельным задержкам и последствиям для их путешествия приведет хороший или дурной исход подобной дуэли.
Гневное движение солдата, хотя и мгновенное, было настолько многозначительно, а выражение его сурового, бледного лица, покрытого каплями пота, было так ужасно, что и Морок, и зрители невольно попятились назад.
Воцарилось глубокое молчание, и внезапно все симпатии оказались на стороне Дагобера. Один из зрителей сказал:
- Ну нет, этот человек не трус!
- Конечно, нет!..
- Иногда нужно больше мужества отказаться от вызова, чем принять его!
- Да и Предсказатель не прав, задирая его таким образом. Это иностранец...
- А если иностранца засадят за дуэль в тюрьму, то не скоро выпустят.
- Кроме того, он не один... с ним две девочки. Разве можно в таком случае рисковать из-за пустяков? Если бы его убили или засадили в тюрьму, что бы сталось с бедняжками?
Дагобер обернулся и взглянул на последнего из говоривших. Это был толстый мужчина с открытым, добродушным лицом. Солдат протянул ему руку и сказал растроганно:
- Благодарю вас!
Немец сердечно пожал протянутую руку.
- Господин, - добавил он, не выпуская руки Дагобера из своей, - право, знаете... пойдемте выпьем вместе по стаканчику пунша... мы заставим этого чертова Предсказателя признать, что он чересчур обидчив... и заставим выпить с вами...
Укротитель зверей, сильно раздосадованный неожиданным концом этой сцены, так как он все еще надеялся, что солдат примет вызов, с мрачным презрением смотрел на зрителей, перешедших на сторону противника. Но затем черты его лица смягчились: сообразив, что ему будет выгоднее скрыть неудачу, он сделал шаг в сторону солдата и сказал довольно любезным тоном:
- Ничего не поделаешь. Я подчиняюсь этим господам и сознаюсь, что был не прав... меня оскорбил ваш прием, и я не мог сдержаться... Повторяю... я не прав... - прибавил он со сдержанной досадой. - Господь велит смиряться... и прошу вас извинить меня...
Это доказательство раскаяния и умеренности произвело самое благоприятное впечатление на слушателей. Они громко выразили одобрение.
- Видите, он извинился... значит, больше и говорить не о чем, храбрый воин! - сказал один из них, обращаясь к Дагоберу. - Пойдемте... выпьем все вместе, мы вам предлагаем от чистого сердца, примите и вы это так же...
- Да, примите наше предложение, пожалуйста... мы просим вас именем ваших славных девочек, - прибавил толстый немец, чтобы заставить Дагобера скорее решиться.
Последний, тронутый дружескими заявлениями немцев, ответил:
- Благодарю вас, господа... вы очень добры. Но раз я принял предложение выпить... то надо и поднести в свою очередь, не так ли?
- Верно... Что же, мы и не отказываемся... всякому свой черед... за первый пунш платим мы... а вы заплатите за второй...
- Бедность не порок, - прервал их Дагобер. - Поэтому мне нисколько не стыдно сознаться совершенно откровенно, что мне не на что угостить вас. Идти нам еще очень далеко, и я не могу делать лишние траты.