Первым делом отец научился водить новые машины. Энтони счел это хорошим признаком. Но вскоре он обнаружил: отец пользуется вновь обретенной мобильностью не для того, чтобы исследовать открывшийся мир, а ездит либо навестить прах Мэриэн, либо к дому, которым он владел сорок шесть лет назад. Для него эти годы все еще были «вчера».
— Я видел на доме табличку «Продается», — сказал отец как-то за ужином. — Хочу его купить.
— Но… — Энтони опустил вилку. — Это же не дом, а развалина.
— Он будет как новенький, когда я его отремонтирую.
У Энтони возникло чувство, словно он спорит не с отцом, а с одним из своих детей, задумавшим какую-то глупость.
— Я не могу здесь, — сказал отец.
— Почему? Тебе все рады!
— Отец и его взрослый сын? Мы станем путаться друг у друга под ногами.
— Да мы прекрасно ладим!
— Я хочу купить свой дом.
Все еще не избавившись от чувства, что спорит со своим сыном, Энтони все же уступил.
— Хорошо. Я помогу тебе оформить заем. И сделаю авансовый платеж. Но если ты хочешь принять на себя подобного рода ответственность, тебе понадобится работа.
— Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Отец воспользовался своими знаниями, чтобы стать подрядчиком по восстановлению старых домов. С ним пытались конкурировать другие подрядчики, но у отца Энтони имелось преимущество: он знал такие дома, ведь еще подростком подрабатывал, помогая их строить. И своими руками делал все в собственном доме, вполне типичном для тех лет. И что самое важное, он любил эти дома.
Особенно один из них — тот самый, в котором жила его семья. Закончив реставрацию, он отыскал и старую мебель. Когда Энтони приехал к отцу в гости, его поразило, насколько родной дом совпадал с воспоминаниями детства. Отец договорился с похоронным бюро и привез домой урну с прахом жены. Она стояла на полке в кабинете возле гостиной. А рядом, в рамочках, разместились фотографии Энтони и его матери какими они были в тот год, когда отец заболел.
Отец отыскал и старинный аудиоцентр, на котором проигрывал только мелодии и песни тех лет. Он даже нашел древний компьютер и игру, в которую хотел поиграть вместе с Энтони. Теперь он учил играть в нее своего правнука. Так же, как и делать сальто на лужайке.
Энтони исполнилось шестьдесят. Годы лишений остались в прошлом. Все меньше времени он проводил на работе. Энтони полюбил возиться в саду и даже построил теплицу. Ему помогал отец.
— Хочу кое о чем тебя спросить, — сказал отец как-то днем, когда теплица была почти готова.
— Что-то ты уж очень серьезно…
Отец разглядывал свои мозолистые руки.
— Видишь ли, хочу попросить у тебя разрешения…
— Разрешения? — Энтони недоуменно нахмурился, и от этого морщинки вокруг его глаз стали глубже.
— Да. Прошло уже пять лет. И я… Помнишь, когда-то ты сказал мне, что я должен научиться жить заново?
— И у тебя отлично получается, — с энтузиазмом заметил Энтони.
— Но если так, то… — отец еще больше смутился.
— Да что случилось?
Отец помолчал, а потом сказал чуть ли не с вызовом:
— Я искренне любил твою мать.
Энтони кивнул, пытаясь понять, что последует дальше.
— Я думал, что умру без нее, — продолжил отец. — Пять лет. И я даже не ожидал… Короче, я познакомился с женщиной… Она — сестра человека, чей дом я сейчас восстанавливаю. Мы хорошо узнали друг друга, и… Я что хочу спросить: ты не станешь возражать… не назовешь предательством, если…
У Энтони на глаза навернулись слезы.
— Стану ли я возражать? Да я хочу только одного: чтобы ты стал счастливым.
Энтони был шафером на свадьбе собственного отца. Мачеха оказалась ровесницей его дочери. На следующее лето у него появился сводный брат — на шестьдесят один год моложе него. Странно было видеть отца, ухаживающего за малышом так, как он, наверное, ухаживал за Энтони, когда тот был младенцем.
На вечеринке, устроенной в тот день, когда младенца привезли из роддома, кое-кто из гостей спросил Энтони, не заболела ли его жена.
— Она просто устала. Готовится к крупному судебному процессу, — отвечал он.
На следующий день у нее так сильно разболелась голова, что Энтони пришлось отвезти ее в свою клинику на обследование.
А еще через день она умерла. Убивший ее вирусный менингит сработал настолько быстро, что спасти несчастную оказалось невозможно. И лишь каким-то чудом ни Энтони, ни кто-либо из семьи не заразился.
Из Энтони словно высосали жизненные силы. Бродя по дому, он пытался набраться энергии, чтобы кое-как прожить очередной день. Ночью становилось еще тяжелее. Отец часто приходил и сидел с ним — молодой мужчина рядом с пожилым, — изо всех сил стараясь утешить.
Каждый день Энтони ходил на могилу жены. В годовщину ее смерти он рухнул на землю, срезая для нее цветы. После инсульта левую половину тела парализовало. Дети захотели поместить его в пансионат.
— Нет, — заявил его отец. — Теперь моя очередь присматривать за ним.
Так Энтони вернулся в родной дом, где был счастлив, пока не заболел его отец. За многие часы общения Энтони рассказал отцу (по его просьбе) множество подробностей о тех годах, когда он рос и взрослел, о ссорах с риэлтором, о двойных сменах, когда он работал официантом, о первом свидании с девушкой, которая потом стала его женой.
— Да, теперь я вижу всю твою жизнь, — сказал отец.
После второго инсульта Энтони возвратился в девятилетний возраст. Он не понимал, что компьютеру, на котором они играют, уже много-много лет. А игра эта была той самой, которую отец подарил ему на девятый день рождения, всего за две недели до роковой болезни.
Но в одно печальное утро он перестал быть даже девятилетним мальчиком.
— Его нервная система уже не выдерживает, — сообщил специалист.
— И ничего нельзя сделать?
— Мне очень жаль. При такой скорости… Через несколько дней…
Отцу Энтони показалось, будто у него в животе камень.
— Мы обеспечим наилучший уход, — добавил специалист.
— Нет. Мой сын должен умереть дома.
Отец сидел возле кровати, держа исхудавшую руку сына, и с болью вспоминал, как он ухаживал за ним в детстве, когда Энтони болел. В свои шестьдесят три года Энтони выглядел ужасающе старым. Дыхание было частым и неглубоким. Глаза оставались открытыми — остекленевшие, пустые.
Дети и внуки пришли с ним попрощаться.
— Наконец-то он обретет покой, — сказала вторая дочь.
— Эта теория уже дискредитирована, — сказал специалист.
— Она работает.
— В единичных случаях, но…
— Я один из таких случаев.
— Из немногих случаев. Пациент может не пережить процедуру.
— Так вы отказываетесь?
— Я пытаюсь объяснить, что после таких расходов и при таком риске…
— Завтра мой сын умрет. Криоген — единственный выход. А что касается расходов… Он упорно работал. У него есть сбережения. Мы можем себе это позволить.
— Но ведь нет гарантии, что когда-либо будет найден способ восстановления настолько поврежденных клеток мозга.
— Но нет и гарантии, что подобный способ не будет найден.
— Пациент не в состоянии дать разрешение.
— Ему не надо его давать. Я его душеприказчик.
— Все равно необходимо посоветоваться с его детьми. Есть наследство и риск судебного разбирательства.
— С его детьми поговорю я. А вы займитесь приготовлениями.
Они смотрели на него.
Отец Энтони не мог понять, почему они сопротивляются его идее.
— Послушайте, я вас просто умоляю. Ради любого из вас он поступил бы точно так же. Бога ради, не отказывайте ему в шансе на спасение!
Их взгляды стали жестче.
— Вам это не будет стоить ничего. Я ведь работаю… я буду работать еще больше… я заплачу за все. А право управления наследством перепишу на вас. Пожалуйста, не мешайте.
Отец Энтони стоял возле криокамеры, глядя на записочку, которую только что приклеил на дверь. Фамилия сына, год его рождения, дата, когда его поразил инсульт, и время, когда его заморозили. «Приятных тебе снов, — было приписано внизу. — Просыпайся скорее».
«Скоро», разумеется, понятие относительное. Энтони пролежал замороженным шесть лет, а медицина так и не нашла возможности ему помочь. Но ведь это не означало, что метод не будет найден завтра или через месяц. Надежда есть всегда, думал отец. Надо лишь подождать.
На длинном мраморном столе посреди коридора лежали вещи, оставленные родственниками других пациентов, например, семейные фотографии и бейсбольная перчатка. Отец Энтони оставил диск с компьютерной игрой, в которую играл вместе с сыном.
— Мы еще сыграем, — пообещал он.
Сегодня был день его рождения. Ему исполнилось сорок девять. Виски у него поседели, лоб прорезали морщины. «Скоро я буду похож на Энтони в тот день, когда очнулся после размораживания и увидел, как он склонился надо мной», — подумал отец.