— Упала...это больно...очень больно, — отвечаю я
трясущимися губами.
— Матерь Божья, сидите тут, ничего не делайте, я
вызову нашего врача. Ни движения, мисс Пейн, — уже
из спальни кричит она, оставляя меня одну.
Да я и не могу двинуться. В одну секунду все багряные
краски боли резко включают, и я кричу от неё, с
ужасом смотря на порезы, из которых продолжает течь
кровь. Волна тошноты подкатывает к горлу, когда я
замечаю, насколько глубоки раны, где можно увидеть
мышцы. И меня рвёт, прямо на пол. Я упираюсь
руками в него, изливая из себя горечь отцовской
любви.
— Так, мисс Пейн...
— Мишель, — перебиваю я её, хрипом, вытирая рот
рукой.
— Сейчас, так...боже, я даже не знаю, с чего начать.
Давайте...о чёрт, так много крови. Я вытру тут, а вы
пока посидите здесь, — шепчет она, подхватывая
меня подмышки и оттаскивая к стене.
— Где вы ещё поранились кроме рук и бедра? — спрашивает она, присаживаясь рядом со мной на
корточки.
— Ноги, — выдыхаю я, видя страх в её глазах. Она
быстро кивает и снимает аккуратно с меня угги, пропитавшиеся кровью.
— Если вам будет плохо, то скажите. Я позвонила
врачу, мне дали указание омыть раны и ничего не
трогать. Но сначала я должна убрать тут, чтобы было
чисто. И говорите со мной, должны говорить, Мишель.
Расскажите, как это произошло. Где у вас болит? Чем
вы поранились? — её голос становится с каждой
минутой отдалённей, а моя голова склоняется вбок.
— Мишель! Мисс Пейн! — мне в лицо выплёскивают
ледяную воду, что я вздрагиваю и распахиваю глаза, глотая тяжёлый воздух. От этого соприкосновение
воды к ранам все тело шипит, мне кажется, что даже
шипит от возмущения, продолжая забирать у меня
энергию.
— Нельзя спать. Нельзя. Мистер Холд...он приедет, я
не могу ему дозвониться...отключён. Но приедет, только не закрывайте глаза...боже, сколько крови. Я не
медсестра, я не знаю, что делать. Простите, Мишель, простите, не знаю, — она испуганно всхлипывает, вытирая пол от моей рвоты.
Сейчас я чувствую каждую пульсирующую ранку на
своём теле, она причиняет тупую боль, которая
держит в напряжении всю меня, становясь привычной.
Меня начинает трясти сильнее от холода, который
ворвался в моё сердце, что зубы стучат, челюсть
начинает болеть, а изо рта вырывается сиплое и
поверхностное дыхание.
— Мишель! Мишель! — голос такой ангельский и
сильный, передающий мне свою мощь раздаётся надо
мной. И я моргаю, видя очертания того, в кого так
сильно верю.
— Ник, — одними губами говорю я и внутри, словно
рушится дамба, сдерживающая все чувства под
контролем. Он тут, он рядом и можно быть слабой.
Его. Я не знаю, откуда берутся силы, чтобы встать на
колени и упасть на его грудь, плача и благодаря его за
то, что он есть.
Он не отвечает, даже не обнимает меня в ответ, но
мне плевать. Я чувствую...вдыхаю в себя его тёплый
солнечный аромат и согреваюсь изнутри. Сил стало
больше, адреналин снова рождён в теле и даёт
возможность мне дотронуться до него, оставляя после
себя отпечатки.
— Кто? — его ледяной и сухой голос словно ударяет
меня по голове, и я поднимаю её, продолжая
всхлипывать и моргать, сосредотачиваясь на
стеклянном взгляде.
— Я...я просто упала, — хриплю я, но он хватает меня
за локти и поднимает на ноги. От его глаз становится
страшно, безумство, которое я там вижу, заставляет
меня сделать шаг назад, отвергая боль в ногах.
— Кто? — повторяет он вопрос, совершенно не
реагируя на мой плач, на то, что делает мне больно и
его палец попал в самый большой порез.
— Пожалуйста...Ник, не надо. Я упала...так
получилось, понимаешь? Мы ругались...он кричал...
— Кто? — его крик прямо в моё лицо отдаётся во всём
моем теле, и я задерживаю дыхание, только губы
трясутся.
— Папа.
Он резко отпускает меня и вылетает из ванной
комнаты. Мой мозг пытается соображать, зачем-то
выдавая картинки, где другой мужчина мучает
малыша, бьёт его и издевается. И от осознания того, что я только что сделала...что он может сделать с
отцом, я выхожу из ванной комнаты, как мячик, отталкиваясь от стены. Только бы не дать ему...только
бы...глупая.
— Ник! Нет! — мой голос совершенно непохож на
человеческий, когда я зову его, выходя в коридор и
смотря на мужчину, сжимающего руки и смотрящего
перед собой. Мне все же удаётся достичь цели, и я
хватаюсь за его пальто, ощущая, как по руке
скатывается струйка крови и падает вниз.
— Нет, Ник...пожалуйста...нет, — я уже не
контролирую свои слезы, позволяя страху заполонить
душу, выливаясь из глаз и туманя их. Но я вижу его, вижу его уверенность, чувствую его ярость, силу...её
так много. Мне не справиться.
— Уйди, — он зло отталкивает меня, что я
поскальзываюсь на полу и лечу назад, падая на копчик
с громким криком. На это он даже не обращает
внимания. Но мне плевать на боль, разрезающую
тело, на горящие руки, на дрожащие ноги. Мне так
страшно, мне так больно...я не могу отпустить его. Не
могу.
— Ник! Не надо! Это я виновата! Я! — я подползаю к
нему, стоящему с каменным выражением лица. Мои
руки хватаются за его светлое пальто, и я поднимаюсь
по нему, оставляя после себя тёмные следы.
— Ник! — кричу я, обливая своё лицо слезами и кладя
ладони на его щеки. — Посмотри на меня! Посмотри!
Не ходи...не надо! Останься! Со мной останься! Мне
страшно! Ник! Пожалуйста!
Его стеклянные глаза, смотрящие мимо меня, медленно приобретают тёплый оттенок шоколада, а я
глажу его лицо, шепчу слова, которые даже я не могу
разобрать. От моих рук на его лице остаются кровавые
потеки.
— Умоляю...будь со мной, останься со мной, — хриплю я, а за моей спиной двери лифта открываются.
— Мишель... — выдыхает он, с ужасом понимая, что я
поглощена своим страхом, разрывая горло и плача в
голос. — Мишель, я должен.
— Не оставляй меня...я пришла...наверное, не должна
была, но мне было так страшно. И сейчас тоже, — шепчу я, глотая буквы, но с усердием продолжаю
дотрагиваться до его лица пальцами.
Его глаза бегают по моему лицу, затем по шее, плечу и
снова по лицу. Сколько темноты в них, опасного огня, выпивающего обратно мои силы. Я уже не могу стоять
на ногах, с каждой минутой сползая по нему, но Ник
подхватывает меня за талию, а затем берет под
коленки и быстрым шагом несёт куда-то.
— Не уходи, — единственное, что я могу сказать, потому что сейчас я узнаю, что бывает больнее, намного больнее, чем минуту назад.
— Тише, тише, крошка. Тише, я тут. Лесли! — кричит
Ник, опуская меня на брошенное полотенце в ванной и
прислоняя к стенке.
— Да...да, я тут, — истерично говорит прибежавшая
домработница.
— Подготовь таз с прохладной водой, хлопковые
бинты принеси из комнаты, обеззараживающие
средства, пинцет, всю аптечку неси. Живо, — отдаёт
он приказ, поворачиваясь ко мне и снимая с себя
пальто, отшвыривая от себя.
— Так, Мишель, скажи...отвечай честно, как это было и
где ещё у тебя раны, — требует он, придвигаясь ко
мне.
— Он кричал...обзывал тебя и меня...он порвал твои
письма...они были моими, а он порвал. Я ударилась
головой...потом ремень...как ты тогда...по плечу...и я
упала...не удержалась и упала на вазу...она дорогая
была...мама на аукционе купила...и я порезалась, а
потом бежала...ноги, — бессвязно бормочу я, а он
кивает, с каждым моим словом я ощущаю ярость, разрастающуюся в нём, но пытаюсь поднять руку, чтобы схватить его за плечо. Сил нет, они словно
онемели.
— Мистер Холд, — рядом появляется домработница и
ставит перед ним все, что он просил.
— Иди и звони Грегори, пусть живо едет сюда, — бросает Ник, и Лесли кивает, торопливо выходя из
ванной комнаты.
Он пытается закатать рукава рубашки, но со злостью
разрывает её на себе и отбрасывает в сторону. С
каждой секундой моё сердце возвращает свой более
спокойный ритм, пока из горла вырывается хриплое
дыхание.
Ник обмакивает бинт в воде и подносит к моему лицу, сосредоточенно обтирая его и всматриваясь.
— Он ударил тебя сюда, — гневно цедит он, дотрагиваясь до щеки. — Синяка не будет, только
лёгкий и у виска. Он знал, как бить тебя, кто-то научил